Письмо 274.
Любезный приятель! Месяц июнь начался у нас в сей год самым Троициным днем, который праздник провели мы в сей раз очень весело, и так хорошо, как ни когда его не провождали. Все мы, будучи у обедни в церкви, смолвились со всеми городскими съехаться после обеда всем в наш парк или прекрасную рощу, подле магазина, погулять в оной. Съезд и собрание было превеликое, погода была наипрекраснейшая и наиспособнейшая для гулянья; так, мы там гуляли, пили чай, потом полудновали, а после того утешались взятою с собою музыкою, и молодежь под нее потанцовала. Смехи, издевки и разные игры занимали прочих. Словом, все мы были в удовольствии превеликом, а нагулявшись в роще, ходили из ней пешком все в большой дворцовый сад, ходили по оному. Музыка последовала за нами, и мы, утешаясь оною, провели тут и весь вечер с особливою приятностью, и разошлись уже, когда начало смеркаться.
Чрез несколько дней после того, случилось со мною одно, хотя ничего незначащее, но для меня очень памятное происшествие. Вошедши в один день поутру в свой садик, нашел я в нем на одной лужайке молодого барашка, привязанного на веревочке, тоскующего по матери, от которой он только что отлучен был и привезен к нам из ближней нашей деревни на убой. Бедненький тосковал и блеял тут как бы чувствуя, что жизнь его должна скоро прерваться, и как-то так жалко, что меня даже разжалобил. И он мне так сделался жалок, что я решился велеть его освободить и на сей раз помиловать. И пошед тот же час, приказал о том повару.
Далее памятно мне, что я около сего времени, да и во весь сей месяц, имел множество не только хлопот, но и досад от достраивающейся тогда нашей большой каменной оранжереи, и она мне собою, как горькая редька, надоела. Я принужден был не один раз по делам, относящимся до ней, переписываться с моим командиром и, для смотрения за работниками, то и дело ходить к ней, и даже по подмостям всходить и лазить на самый верх оной и подвергать себя опасности. А что всего досаднее было; то знал и предвидел наперед, что труды мои пропадут все по-пустому, и из ней не выйдет ничего ибо и затеяна она была наместником Бог знает на что, и по великой огромности своей не могла никогда быть употребляема в дело, что после ж действительно совершилось, и она и поныне стоит, разиня рот, совсем недоделанная, и без всякого употребления, а пожрала только собою множество денег.
Свободное копирование
