Чрез два дня после сего было у нас Вознесенье, и как в самый сей праздник случилось быть дню рождения моего зятя, то поехали мы все к нему в Ламки праздновать оный. Там не успели мы отобедать, как увидели скачущего в коляске мимо нас командира моего г. Юницкого, о приезде которого мы ничего не слыхали. Неожидаемость сия перетревожила меня чрезвычайно. Мы тотчас послали людей его догонять и смотреть, куда он пробирается? И как сказали нам, что на волостную деревню Крутое, лежащую на большой дороге к Богородицку, то позабыли и праздник, и все, а закричали: "давай, давай, скорее, карету и лошадей!" и скакать прямою дорогою в Богородицку, чтоб успеть приехать прежде его. Скачем во всю прыть, поспешаем сколько можно, приезжаем, думаем, что он уже там, но узнаем, что его еще нет, и не бывало. Обрадовавшись тому, ну мы его ждать. Ждали, ждали и жданки все прождали, но директора нашего нет. Господи! думаю и говорю я, куда же он делся? И от нетерпеливости посылаю в Крутое об нем проведывать, и как между тем наступила ночь, то ложусь себе спать. Но что ж вышло? Нам и не ума того, что и ему та же продаваемая Игнатьевская земля вскружила также, как и нам, голову, и что ж он без памяти мимо нас из деревни своей проскакал ее же осматривать, и между тем, как мы его ждали, всю ее успел объездить и осмотреть, и проехал в тутошнее село Игнатьева, Кибен, дожидаться его приезда. Узнав о сем поутру, решился я ехать к нему в Кибен, дабы видеть и Игнатьева. Князь Назаров присылает ко мне спрашивать, не поеду ли я в Кибен, и не возьму ли его с собою? "Очень хорошо, милости просим!" Итак, севши в карету, едем мы вместе; приезжаем в Олень, тут встречаемся с Хомяковым и Шушериным, едущими также осматривать землю; слышим от них, что Юницкий торгует и хочет купить самое село. Едем туда, встречаемся с нашим лекарем. Игнатьев и ему продажею своею вскружил голову. Приезжаем в село; находим там с Юницким и Игнатьевым многих еще других: Сокорева, Темешова, землемера Кислинского и накрытый стол. Игнатьев рад, всех угощает обедом. Между тем начинается говоренье о земле, и вкупе пьянство. Пьют все вплотную. У Игнатьева то лучшее ремесло, чтоб всех поить. Говорят много, а все пустяки. Игнатьев всем обещает, но никому решительно ничего. Я вижу, что не выйдет ничего и не рад, что приехал. Запоили было и меня впрах. Я -- говорить, что не пью; я -- божиться и клясться; но статочное ли дело! Не хотят и слушать; а пей с ними шампанское и другие вины. Что ты изволишь! Изгага замучила от непривычки. Но, спасибо, Юницкий, скоро после обеда собрался ехать, и прямо в Тулу. Рад я ему неведомо как. Игнатьев поскакал вслед за ним провожать его до большой дороги. Я, видя, что ничему не бывать, решился ехать за ними вслед. Дорогою располагаюсь проехать одна, верхом, в Ламки, а карету отпустить домой, за женою. Но вдруг наезжаю на большой дороге Юницкого с Игнатьевым, многих на расставанье. Давай поить еще и меня! Хоть не рад, а принужден был еще стакан выпить. Господи! как досадно, но нечего делать! Наконец, расстались они, и Юницкий поскакал в Тулу. По отъезде его, спрашиваю я еще Игнатьева о земле, но он отказывает мне прямо в Олененской даче, а предлагает Дубовскую и уговаривает, чтоб я ехал с ним в село назад ночевать, а поутру чтоб объездил там хорошенько и назначил сам сколько мне надобно. Сим возжигает он во мне опять желание. Дубовскую его я видел и мне и там место очень полюбилось. Итак, соглашаюсь на его предложение. Он уговаривает меня, чтоб я сел вместе с ним на его линейку, и я, как папесть, и в том его послушался, и к нему сел, а карете велел своей позади ехать. Везет нас тройка предорогих и пылких лошадей. Сперва едем порядочно, потом немного скорее, а там закричал он: "ну!" и в один миг лошади равно как взбеленились и поскакали во всю прыть. У молодцев, товарищей моих, голова натресена как нельзя больше, и им это любо. Я говорю, нельзя ли тише, а они еще пуще. Я прошу и молю, а они только кричат: "погоняй!" Господи! как мне тогда было досадно! От роду моего никогда я так скоро не езживал; мозг, истинно, ажно трясся в голове, и я того и смотрел, что колеса наши разлетятся впрах. Держусь за кучера и за дрожки, чтоб не слететь, и второпях роняю из рук свою трость. Я кричу: "стой! стой! трость! трость упала!" Но куда тебе, чтоб остановиться, а повторяют только крик: "ступай! ступай!" Что ты изволишь! Истинно, я отчаивался даже я того ждал, что все мы стремглав полетим и перебьемся, и проклинал почти сам себя в мыслях, что послушался и поехал. По счастью моему, приди наконец в самой деревне гора, и велели тише ехать. Тогда, не долго думая, скок! я с дрожек долой, и "прах вас побери!" говорю: "скачите, как хотите, а я дождусь кареты и приеду в ней".
Сим образом избавились от страха и опасности очевидной, пошел я назад, на встречу поспешающей за нами кареты и, отыскав оброненную свою трость и дождавшись кареты, сел в нее и поехал было вслед за ними. Но вдруг одумываюсь и говорю сам себе: "уж ехать ли туда? компания там пьяная, станут опять принуждать пить; Игнатьев, пьяный, -- неугомонен; да и спать не на чем, и ничего с собою нет; не лучше ли ехать ночевать, поближе, в Ламки, блого князь Кропоткин хотел туда приехать и со мною познакомиться. Ей ей, так! и это будет и здоровее и лучше!" И тотчас закричал кучеру: "стой! поворачивай назад, и ступай в Ламки!" еду туда новою дорогою, замучившись и страдая от изгаги. Приезжаю наконец, а за мною и князь на двор. Я рад, нахожу тут и брата зятя моего, Александра Герасимовича, и узнаю, что и он хочет купить себе земли, и намерен ехать вместе с нами наутрие ее осматривать. Итак, со всеми ими провождаю я весь вечер и ночую тут спокойно.
Поутру просыпаюсь рано, бужу ночевавшего тут же с нами моего сына и Александра Шишкова. На дворе ненастье. Горе наше! Но так и быть. У Павла болит голова. Но так и быть! собираемся и пускаемся в путь. Едем другою дорогою, но сия того еще хуже. Приезжаем в Кибен и находим всех почти еще спящих. Собираемся, едем все верхами осматривать Дубовку и все, что нужно. Находим удобность, все прельщаемся, все о продаже просим, всем дается обещание со всеми мытарствами, а в самом деле -- никому ничего. Возвращаемся в село, обедаем, говорим еще, и наконец вылилось ничто. Видим, что изо всего ничего не будет, и быть не может ни чего. Смеемся сами себе и тому, что дали Игнатьеву себя подурачить и сыграть с нами со всеми шутку. Распрашиваемся и едем домой, и все в Ламки, и там провождаем остальное время дня с удовольствием и ночуем еще тут, куда приехала из Богородицка и жена моя. Александр Герасимович землю покупать раздумал, а и я также, и все мы оставляем спокоем это дело, подосадовав за шутку сию на Игнатьева, у которого и действительно землю сию тогда никто не купил и купить было не можно. В последующий день все гости разъехались по домам, а и мы возвратились в Богородицк. Но сим и окончу я сие письмо, сказав вам, что я есмь, и прочее.
Свободное копирование
