Письмо 268.
Любезный приятель! В половине месяца мая настало у нас, по обыкновению, наилучшее, веселейшее и приятнейшее во всем году время, которым и старались мы сколько можно было воспользоваться и потому не пропускали ни одного способного к надворному гулянию дня, в который бы не только с бывающими у нас гостьми, но и одни с детьми своими и семейством ни посещали мы садов своих и во время гуляния по оным ни увеселяли себя музыкою, а особливо своею, которою всего чаще забавлялись мы в своем собственном садике, в котором поделаны были у меня около сего времени многие перемены, и почти целая половина оного превращена из прежнего английского в новоманерный прекрасно-натуральный садик, имевший в себе не только множество тенистых лесных кулиг, но между ими несколько наипрекраснейших полянок и площадок, украшенных цветками и снабженных, где -- спокойными деревянными сиделками, где -- дерновыми лежанками и отдыхальницами, имеющих друг с другом сообщение чрез изгибистые кривые, сквозь густые и лесные кулиги, проходы и дорожки. На сих-то лавочках и разнообразных отдыхальницах сиживали мы, либо многие вместе, либо одни с моим выздоровевшим уже тогда сыном по нескольку иногда часов сряду и занимались то увеселениями себя обновившимися красотами натуры, то разговорами о разных материях, то чтением хороших и приятных книг. В каковом чтении оба мы находили отменное для себя удовольствие. Иногда занимал нас собою издаваемый уже тогда в Москве "Политический Журнал", переводимый с гамбургского Ширахова и спознакомивший у вас толь многих людей с политикою. В чтении сего журнала, а особливо при тогдашних важных в необыкновенных в свете происшествиях, находили мы с сыном великое удовольствие, и он нередко подавал нам повод во многим политическим между собою разговорам.
Таковому приятному и веселому препровождению времени в течение сего месяца поспешествовало много и то, что в самое сие время жили у вас в Богородицке многие дворянские фамилии, приезжие для лечения себя у прославившего повсюду искусством своим нашего лекаря. И как некоторые из них были нам люди издавна знакомые и дружественные (а и прочие за первый долг себе считали с нами познакомиться, и сдружиться), то сие весьма часто и подавало нам повод ко взаимным друг с другом свиданиям и угощениям. Почему мы нередко и с ними хаживали гулять по садам нашим, при каковых случаях никогда почти не упускал я, чтоб не повеселить их либо своею, либо наемною музыкою и певчими. Словом, время сие было для нас отменно весело, и тем паче, что все было у нас в сие время тихо и смирно, и я не тревожен был ни чем со стороны своею начальства.
Поводом к тому было то, что около сего времени сделалось уже с достоверностию известно, что директором в Тулу, следовательно, и к нам определен был не г. Свечин, а самый тот г. Юницкой, о котором говорили уже столь много и разного прежде. И как приезда оного из Петербурга начинали уже в Туле ежедневно дожидаться, то и временный мой командир г. Веницеев перестал уже тревожить и беспокоить меня своими умничаньями и затеями, которые иногда причиняли мне даже самые досады.
Но, к особливому прискорбию моему, все сие приятное и веселое время продолжилось очень не долго. Наш любезный май месяц не успел еще весь пройтить, как новая буря встревожила опять все спокойствие души моей. Вдруг занемогла опять старшая из незамужних дочь моя Настасья: ее подхватила опять жестокая лихорадка. А не успели мы еще ее огоревать, как вслед за нею занемог опять и сын мой, сей сотоварищ мой во всех моих делах и наиприятнейший собеседник. Не могу изобразить, сколь прискорбен был духу моему сей противный случай и как проклинал я сии досадные рецидивы прежней их болезни! К вящему смущению всех нас, его родных, сия новая его болезнь была такого состояния, что мы, судя по скорому ее успению, неведомо как страшились, чтоб не схлебнуть ему горячки, и чтоб жизнь его не подверглась такой же опасности, в какой находились многие иные в сие время, ибо горячки как-то во всем городе тогда свирепствовали. несколько дней провели мы об нем в великом недоумении и неизвестности и ради были уже и тому наконец, что открылась опять прежняя лихорадка, и по-прежнему чрез день его посещавшая. Было сие уже в третий раз, что занемог он вновь сею проклятою и досадною болезнию. И в сей раз была она так упорна, что мы принуждены были возыметь прибежище свое к даванию ему самой хины. Но и сие, впрочем, наилучшим и достовернейшим почитаемое, лекарство помогало ему как-то очень худо.
Свободное копирование
