1 марта
После вчерашних шахматных стараний голова была склонна к боли. Вечером был у Коутса с мамой, которую он с необыкновенной любезностью и настойчивостью приглашал. Я привёз два акта «Игрока», сначала прочёл текст, после которого Коутс сказал: «Странный сюжет, я совершенно не представлял, как на него писать музыку», - но очень заинтересовался, а от некоторых моментов был в восторге, затем сыграл ему. Коутс с первых же слов Blanche развеселился ужасно, очень был доволен фразой Астлея, с чрезвычайным вниманием слушал весь диалог с Полиной и хохотал как сумасшедший во время скандала с Бароном. Второй акт был прослушан с ещё большим вниманием, чем первый; во время реплики Маркиза, обещающего всё устроить, Коутс потрепал меня по плечу, опять остался очень доволен выдержанностью Астлея, а combl'ем была Бабуленька.
Затем последовал ряд восклицаний, похвал и радости от всех присутствующих: его, его жены, моей мамы и Дюкса. Коутс кричал, что опера должна быть моментально поставлена, что он уже говорил с Теляковским и что она должна идти в январе. Я просил в декабре на случай, если в январе мне придётся поехать в Америку на постановку балета. Коутс сказал, что, конечно, это возможно и что порядок будет такой: в октябре «Соловей», в декабре «Игрок», а в феврале «Ашурбанипал». Говорили о распределении ролей и о декорациях. Он советует, чтобы это не был Головин, иначе опера, конечно, осенью не пойдёт, потому что он никогда вовремя не приготовит. Рекомендовал Ламбина, но я про такого ничего не слыхал.
В своей опере он многие терцовые и целотонные построения выкинул, очень освежив её. Я всё ещё не могу сообразить, настоящая ли это музыка или «капельмейстерская». Многое мне определённо нравится, а партитура в пятьдесят строк имеет вид ошеломляющий. Коутс называет меня своим профессором и всё переделывает, о чём я ни заикнусь.
Мама осталась очень довольна «Игроком» и, кажется, в первый раз, не без удивления поверила, что всё это состоится и удастся.
Свободное копирование
