12 января
Сегодня начинал репетицию я. Я насел на оркестр и так его «замурыжил», что когда потом пришёл Черепнин, оркестр еле играл. Был полный состав. Я начал с «Шествия Солнца». Кажется, будто недурно, ярко, хотя я ещё не совсем расслышал звучность. Кажется, флейты немного слишком орут наверху. Во время «Похода Лоллия» оркестр уже не смеялся. Не нравится мне ксилофон с трубой. Третья часть чуть-чуть пошла и из тромбонов я таки выжал зычные возгласы. Первая часть начинает совсем проясняться. Многое выходит премило. Во второй части я заставил Cass'y и литавры начинать елико возможно сильнее, те разъярились и закатили такой грохот, что их сосед, второй тромбонист, бледный, вскочил и закричал: «Я уйду!... Я уйду!... Я не могу выносить такого треску!» Вообще же, сегодня вторая часть прошла хуже, чем вчера. Репетицией я остался удовлетворён: сегодня в первый раз кое-что начало выходить и «Ала» проясняется.
В антракте меня окружили оркестровые музыканты и один из них говорил мне, что сплошные диссонансы так бьют его по нервам, что он совсем болен. Он спрашивал, зачем я так пишу, неужели это от души, а не плод напряжённых выдумок, как бы сделать пофалыпивее. Я отвечал, что это только от души, иначе бы это не увлекало оркестр, как случилось, например, со второй частью. О диссонансах я сказал, что они мне необходимы для более сильного и нового выражения мыслей, все они основаны на логике и потому я спокойно уверен, что рано ли, поздно ли будут поняты и оценены.
- Если я вижу сейчас гримасы или смех, я на это не реагирую никак, те, кто смеются - не виноваты, ибо они ещё не уловили логику, когда же они уловят - может, после пятой репетиции, может, после пятого исполнения, то поймут их и оценят.
Я ещё много говорил, ссылаясь на историю, на учебники, на японскую музыку, наконец на то, что сидя в оркестре, трудно уловить общую идею и оттого кажется ещё непонятней. Музыкант слушал меня с интересом и иногда мои доводы встречали одобрительные возгласы. Молодой виолончелист Чернявский восторженными глазами глядел на меня и когда кто-то ему заметил, что он точно влюблённый, он сказал: «Это исторический разговор».
Днём поздравлял Таню Рузскую, откуда меня не выпускали, и я уже пропустил английский урок. Вечером сидел дома с дневником и кое-какими переделками в партиях.
Черепнин шутит, что уже публика готовится к шестнадцатому: по городу ходят особые кошкодавы, которые ловят и давят кошек, чтобы они успели хорошенько размякнуть к шестнадцатому, когда их применят к дерзким композиторам. Тухлые яйца поднялись в цене и лишь гнилые яблоки ещё остались в некотором количестве на Сенной...
Свободное копирование
