Сергей Прокофьев. Дневник - 734

9 января

Удалось настоять, чтобы сегодня было две репетиции: со струнными и с духовыми, которые происходили одновременно, одна в зале, другая в фойе. Со струнной репетицией прошло очень оживлённо и я вогнал скрипачей в пот, уча пассажи. Хуже было с флажолетами, которые пищали, детонировали. Многие смеялись, но я не обращал на это внимания. А когда иные возмущались или гримасничали, имея, например, до и видя до-диез у соседа, я давал объяснения вроде: «До-диез для лёгкости написан вам вместо ре-бемоль, голоса движутся малыми нонаккордами с задержанными терциями и пониженной квинтой». Из этого объяснения они ничего не понимали, но так как я всю тираду отчеканивал быстро и уверенно и каждый раз не задумываясь, когда бы не был задан вопрос, то они сразу замолкали, боясь признаться, что ничего не поняли.

В одиннадцать часов сделали антракт и переменились с Черепниным: он пришёл сюда, а я пошёл к духовым. Там было хуже, залёнок - крошка, гром страшный, сложнее музыка, чем у квартета, диссонансы звучат резче, гримасы сердитее, и я, становясь на точку зрения фаготов и валторн, даже смущался, что заставляю их играть такие неприятности. Кроме того, я с непривычки совсем замучился.

Придя домой, спал, читал «Сатирикон», ел мятные пряники и мало-помалу к вечеру отдохнул. Право, уже сердце устало, как у Коутса. Сегодня я его встретил после репетиции. С ним был сердечный припадок недели три назад от переутомления. Теперь он отошёл. Мы расцеловались - и вообще он восхитителен.

Вечером - празднество у Рузских, серебряная свадьба. Надел фрак и направился к ним, предварительно однако заглянув в ИРМО, где мы парой голубков сидели с Черепниным и слушали Боровского. Малько сказал: «Я хочу быть вашим антрепренёром и устроить ваш концерт. Надо этих «современников» ударить по носу, да и кроме того - что это вы целый сезон не играете!»

Мило, хотя мне немного лень. У Малько же должна быть и другая идея: его жена, Степанова, хочет петь мои романсы. Вот если кроме неё ещё Алчевского, тогда можно начать переговоры.

У Рузских - фраки, декольте, пир на весь мир и большое музыкальное отделение с вокальным и струнным квартетами и дуэтом Зилоти-Романовский. Оба квартета пристали ко мне, чтобы я им сочинил и такой квартет, и другой. Я немного сторонился Mlle Кишинской, зная, что её сестра - подруга Нины, и боясь каких-нибудь разговоров. Но узнав, что оная сестра сама недавно с кем-то сбежала, я к концу вечера довольно весело с ней беседовал и на надписи, сделанной ей пришедшим от неё в восторг нашим профессором Кедровым, наставил знаки вопроса перед всеми перечисленными её достоинствами, приписав вдобавок: «Но тем не менее вы довольно милы». Она пожала плечами.

Плясали плясуны, было много вина. Романовский - très grisé[1], - который всю осень дулся на меня за то, что я ему шикал за 4-ю Сонату Скрябина, - когда я подошёл к нему чокнуться, выпил со мной «на ты». Меня это ужасно рассмешило, а у детей Зилоти произвело сенсацию. Да ещё кое-где произведёт сенсацию. В седьмом часу утра я не очень твёрдою ногою шёл пешком домой, слегка забавляясь своею нетвёрдостью.