15 апреля
Сегодня «большой день», как говорил Макс. Во-первых: демонстрация Концерта перед профессорами, во-вторых: партия Капабланка - Ласкер. В двенадцать часов я пришёл в Консерваторию и явился к Ольге Борисовне. Она сказала несколько ласковых слов и прибавила, что через полчаса собираются профессора в довольно большом количестве, и действительно, скоро стали появляться в коридоре то один, то другой профессор, когда же появился Глазунов и Габель. то их было больше двадцати, почти весь преподавательский персонал по фортепиано. Дело происходило в Малом зале - совсем экзамен. Хотя я не очень волновался, но зато Дранишников совсем перетрусил; Глазунов уселся, многие из профессоров раскрыли ноты, с которыми пришли, и я сыграл Концерт. Дранишников аккомпанировал хорошо, а я играл, по-моему, тоже хорошо. Кончив, я спустился с эстрады. Некоторые одобрительно кивали, другие рылись в нотах, третьи обсуждали между собой. Я подошёл к Глазунову; он сказал: немного отдохнём и сыграем ещё раз. Я вышел поболтать с Дранишниковым. который был в восторге от Концерта, выпил стакан молока и вернулся в зал. Сыграли ещё раз - Глазунов сказал: теперь надо попросить вас уйти, а мы обсудим между собой. В зале набралось довольно много учащихся. Их тоже выпроводили из зала и они собрались толпой у двери, ожидая результат, а я ушёл во второй этаж, где меня с интересом расспрашивала Ольга Борисовна. Я ничего определённого ответить не мог. Вообще же это слушание моего Концерта приобретает характер целого события. Все учащиеся, из классов которых собрались профессора в Малом зале, бродили по Консерватории и толковали о слушании моего Концерта. Никольская всё время вертелась и фиксировала меня своими блестящими глазками. Ко мне подошёл служитель и сказал, что директор просит меня в Малый зал. У двери продолжали толпиться любопытные, которые посторонились и дали мне дорогу. Я вошёл в зал. Вся комиссия стояла толпой; Глазунов впереди. Я подошёл к нему. Он сказал:
- Я должен сказать вам следующее. Сергей Сергеевич... Так. кажется, ваше имя и отчество? Прослушав ваш Концерт, пришли к принципиальному решению, что ваш Концерт нежелателен для экзамена, потому что судить по нему об исполнении крайне трудно и неудобно. Но ввиду того, что приготовить новый концерт у вас не осталось времени, то комиссия решила предложить вам сыграть «Тангейзер» из вашей программы, а затем и ваш Концерт. Конечно, вы можете сделать передышку. Это решение вас устраивает?
Я ответил:
- Соглашаюсь. Да. - и, поблагодарив за то большое внимание, которым удостоили меня сегодня директор и комиссия, я поклонился и быстро вышел из зала.
Но это отлично! Кажется, это для меня самое выгодное решение, которое могло прийти комиссии: «Тангейзер» и Концерт - и волки сыты, и овцы целы. А главное, я теперь не буду бояться играть на экзамене, ибо и то и другое уже играно. Некоторые из профессоров, шедшие из Малого зала домой и встречая меня, поздравляли меня, другие любезно жали руку, третьи неловко молчали и спешили уйти. Но я чувствовал себя героем. С этим настроением я поспешил в Шахматное Собрание, где уже началась партия Капабланка - Ласкер. Оба чемпиона сидели на том же месте, где сражались Капабланка с Рубинштейном. Толпа тесно окружила их, но вообще в Собрании народу было меньше, чем на Пасху. Наступили будни: одним надо учиться, другим служить. В углу трещал электрический озонатор и везде было значительно чище. Ознакомившись по записи на стене с ходом партии Капабланка - Ласкер и сделав беглый осмотр остальных досок, я вышел в соседнюю комнату, где обсуждалась и шлифовалась партия Капабланка - Ласкер. Вчера Ласкер дожал Рубинштейна и эта победа произвела форменную сенсацию. Все были уверены, что Ласкер раскатает Капабланку. Но я горячо держал пари за Капабланку. В его игре столько таланта, что он должен постараться и выиграть у Ласкера. Ласкер пользуется королевской пешкой впервые. Его поклонники с восторгом заявили, что он хочет прямо высечь выскочку-Капабланку. Капабланка долго думал, однако использовал легкомысленный манёвр Ласкера в свою пользу и перешёл в солидную атаку. Я сидел в соседней комнате с целой толпой шахматистов и внимательно следил за каждым ходом, который нам моментально сообщали с поля битвы и который мы обсуждали и вкривь и вкось, подчас очень горячо. Капабланка избрал самый солидный способ, пожалуй, несколько вялый, и к пяти часам выяснилось, что Ласкер защищается от атаки. Положение получилось равное и переходило в Endspiel. Я вернулся в зал. На всех досках шла горячая резня: Тарраш, обдумав длинную комбинацию, быстрым движением цапал пешки Нимцовича, храбро жертвуя слонов. Бернштейн с Маршаллом на моих глазах запутали партию до полной невозможности разобраться на доске - все фигуры стояли под ударом, приведя меня в полный восторг. Но это длилось недолго: Бернштейн проиграл ферзя, виновато улыбнулся и принялся читать какие-то письма. В это время по залу прокатилось, что Рубинштейн сдался Алёхину. Сенсация. Алёхин, бледный и усталый, встал из-за стола. Я как-то мало питаю к нему симпатии. Шесть часов - звонок. Тарраш выгнал короля Нимцовича на середину доски и цепкими движениями заматовал его. Мат действительно блестящий. Тарраша окружили с поздравлениями, жмут руку, публика потихоньку, стараясь не мешать остальным играющим, аплодирует Таррашу. Тот сияет и раскланивается на все стороны. Нимцович с недовольным видом свёртывает свою запись, ворча под нос: «Die ganz zeit man geht hin und her. Lasker - Capablanca, Capablanca - Lasker! Unmöglich zu denken...».
Я возвращаюсь домой, а вечером иду в «Сокол». Не был там две недели и соскучился. Вчера я получил корректуру моего Марша, который они печатают, и, сделав её, сегодня вернул. Поправил не только музыку, но и текст с его переносами и знаками препинания.
Свободное копирование
