11 марта
Спал добросовестно, а потом добросовестно повторил всю программу. В час неожиданно позвонила Есипова и пригласила меня сыграть всю программу. Есипова сидела невидимая в другой комнате, Калантарова и Позняковская служили парламентёрами и сообщали «высочайшее» мнение. Я, в конце концов, был рад сыграть программу, потому что не вполне был удовлетворён в градации темпов сонаты Бетховена и в том, не тяжело ли я играю шестнадцатые в фуге Баха (ритм от начала до конца), ибо для достижения некоторой важности и органности я играл шестнадцатые потяжелее, но, с другой стороны, боялся переборщить. Однако, опасения были излишни и никаких замечаний не последовало. После Шопена высказалась Позняковская и прочувствованным голосом сказала: «Очень хорошо». Я приободрился и сыграл сонату Шумана, «хорошо» - выскочила Калантарова. После моего Этюда - просто «дальше», а после «Тангейзера» много похвал, а от Калантаровой лично, что мою игру нельзя узнать. На завтра меня поставили последним в программе. Я очень утомлённый зашёл в Консерваторию, где после фортепиано делали репетицию «Фигаро» Черепнин и Цыбин. Я немного повертелся, зашёл в Малый зал, где играл ученик Николаева. Хорошо, но не выдающеся. Завтра и мне на «эшафот», но сегодня я не волновался, сидя в зале. Вернулся домой, поупражнялся к завтрашнему дню, выиграл у Голубовской партию по телефону и улёгся спать. Завтрашний день меня, конечно, беспокоит, я знал, что это очень важный день, но спал.
Свободное копирование
