11 февраля
Огорчённый отсутствием уроков Есиповой, я позвонил ей и она сегодня пригласила меня к себе, но, когда я пришёл, оказалось, что она едет по хорошей погоде кататься и урок откладывается на завтра. Я искренне обрадовался, что она настолько поправилась, что может ехать кататься.
На улице встретился с Черепниным и разговор наш носил совсем мирный характер. Ругаться и дуться глупо и бесполезно, но его первый спектакль я ему не прощу. Встретил в Консерватории Липинскую и довольно долго с нею разговаривал. Это очень хорошенькая, совсем молоденькая полька из Варшавы, не совсем чисто говорящая по-русски, что к ней даже идёт. Я как-то на её глазах весело болтал с её профессором - Венгеровой; это произвело на молодую ученицу, до смерти боящейся своих учителей, сильное впечатление. Теперь Липинская и ко мне относится с большим почтением. Нас прервал возвратившийся из Москвы Крейслер, который прилип ко мне и без конца оживлённо болтал. Вообще у меня со всеми дирижёрами установились отличные отношения: Дранишникова я очень уважаю, Гаук немного подлиза по природе, но музыку он ловит хорошо и научно дирижирует, Крейслер - рубаха-парень. Твордовский - сдержанный и любезный поляк. Я забежал в класс к Блуменфельду. Он объявил, что проиграл все мои сочинения, кроме 2-й Сонаты, но ничего в них не понял. И на том спасибо. Звонила Бушен и говорила, что на Масленицу она делала éscapade и едет в Москву слушать мой Концерт. Она вообще поклялась присутствовать на всех моих премьерах. Как ни так, а это премьера моего выступления на большом столичном концерте. У меня начинают заводиться настоящие поклонницы. Вечером пошёл на учебный вечер, где дебютировали Крейслер и Гаук с малым оркестром. На манер, как дирижировал в прошлом году я. Оба с честью вышли из своего первого испытания; Крейслер махал немного четырёхугольно, а Гаук совсем хорошо. Я поднёс обоим по маленькой лавровой веточке, чем крайне им польстил. Первые лавры были от меня. Черепнин, очень довольный выступлением малого оркестра, сказал им спич. «Я вижу в вас рвение, горячее отношение к делу, от души желаю, чтобы так всегда продолжалось. А в среду, господа, мы сделаем отдых и занятий с оркестром не будет». «Слава Богу!» - бросил кто-то из оркестра. Потом Черепнин потащил нас пить по бокалу пива в буфет, угощая нас, много и красноречиво говорил, провозгласил тост за здоровье дебютантов и вслед за тем ни с того, ни с сего - за меня, «за процветание того, чем вы одарены, как никто из присутствующих; что, однако, не мешает процветанию вашему и на нашем общем поприще», - указал он на дирижёров. Черепнин сделал мне пакость, забрав себе первый спектакль, так теперь ему стыдно и он подлизывается ко мне. О, знает собака, чьё мясо съела. Я вернулся на учебный вечер.
Свободное копирование
