3 февраля
Домой я попал в одиннадцать часов утра, на полчаса позднее мамы, приехавшей из Москвы. Она отлично провела там время и осталась очень довольна моим именинным подарком. Он состоял из альбома с любительскими снимками, снятыми мною лет пять-шесть назад в Сонцовке и теперь совсем забытыми. Я разыскал негативы и дал «Кодаку» напечатать, а перед отъездом передал альбом московской тётке Макса, приезжавшей в Петербург, прося её в день именин послать маме в гостиницу. Вышло вполне эффектно.
До двух часов играл на рояле 7-ю Симфонию Бетховена, которую я выучил между делом во время поездки, а в два часа пошёл с визитом к Анне Николаевне. У именинницы как всегда полна гостиная учеников и учениц, в большинстве случаев не знающих, как себя держать. Борюся прилично поздоровался со мною, но избегал меня, очевидно обиженный пятью рублями, посланными через Макса. Ганзен, с которой мне таки пришлось поздороваться, с места начала кокетничать. Линтварёва, Штембер, Шароев, Зейлигер и Рая Лившиц очень милы. С десятком более новых я совсем незнаком, а другой десяток относился ко мне с нескрываемой враждебностью, вероятно, за моё небрежное поведение по отношению к ним. Сама Есиповна мила, но на вечер не пригласила (может, его не будет совсем?). Если уж меня не приглашают, то кто же там будет из учеников, окромя Захарова?
Я отправился к Черепнину, но они изволили уйтить. Выскочил сын и, захлёбываясь, сообщил что папа просит меня прийти прямо в оркестровый класс. Пройдя мимо Умненького дома, я вернулся домой и занялся перепиской путевых заметок в эту тетрадь. Звонил Рузским, которые настоятельно требовали, чтобы я «явился». Я поехал, не скучал, но и не веселился особенно. Глядел на Таню, вспоминая Кисловодск. Николай Павлович как всегда прелестен, хвалит «Балладу», на днях будем с ним разыгрывать.
