Письмо 247.
Любезный приятель! Первый день наставшего вновь славного и достопамятного во всем свете 1789 года начал я, как вам из последнего моего письма уже известно, провождать, находясь в отдалении от своих родных, в дальней своей степной Кирсановской деревне и ночуя тогда в селе Калугине, у соседей соперников и приятелей своих Федора и Николая Степановичей Рахмановых, с которыми только что кончил славное свое и чудное межевание, и будучи здоров и успехом дела своего весьма доволен.
Проснувшись поутру, устремил я первую мысль к моему небесному Отцу и во всех делах моих Помощнику и Покровителю, благодарил Его за все оказанные мне в минувшем году милости и щедроты и препоручил Ему себя в дальнейшее покровительство и в течение вновь наступившего, предавая впрочем, по обыкновению моему, все относящееся до себя в Его святую волю.
Потом, помышляя о тогдашних своих обстоятельствах, поозаботился я мыслями о том, что земля моя была хотя отмежевана, но дело еще не кончено, и написанные полевые записки были межевщиком еще не подписаны. Медленность его в сем пункте начинала мне казаться уже и сомнительною. И насмотревшись в минувший день его похабничества по делу с г. Семеновым, опасался я, чтоб он не наделал мне каких пакостей и не оставил дела моего неоконченным. Все сие побуждало меня поговорить с ним полюбовную речь, и как можно скорее с ним объясниться и спросить, будет ли он доволен тем, что я ему дам за труды его и услугу. В рассуждении сего пункта был я не согласен и сам еще с собою, что и сколько еще дать. При помышлении о грабительстве их, поднимались у меня даже волосы и становились дыбом. Вознамериваюсь, наконец, пожертвовать ему тремя стами рублей, но боюсь, не мало ли еще будет; дожидаюсь с нетерпеливостию его вставанья; говорю с ним наедине и спрашиваю без обиняков, сколько ему надобно. Он отдавался на мою волю, тогда предложил я помянутое число, и он казался быть весьма еще посредственно тем довольным, и почти нехотя соглашается. Омерзел он даже тогда мне сим своим поступком! Однако, предложение сие подействовало: он тотчас подписал полевые записки и дал приложить к ним и мне руку, а сим сколько-нибудь дело и поутвердилось, и я успокоился.
После сего, встаем все, поздравляем друг друга с новым годом, одеваемся, и поехали обедать к Язвенцову, звавшему нас к себе в минувший до того день, наперед условившись с межевщиком, чтоб ему приехать ко мне ночевать, и на другой день начинать межевать землю брата Михайла Матвеевича, ибо и он имел также покупную и назначенную к отрезке к нему из Голицынского звена вплоть подле моей и у речки Паники. Господин Язвенцов был нам рад и угощает нас по своему достатку в комнатах, столь холодных, что мы даже дрожали от холоду; однако, обновили и сей год игранием в карты в мой реверсис. Были тут и две старушки соседки, коих земли вошли также в маленькую ими отмежеванную дачку. Я уверил как их, так и хозяина, что я никак их не обижу и возвращу им такое же число из своих пашен и, успокоив их с сей стороны, расстаюсь с ними, как с друзьями. Господа Рахмановы провожают меня в мою хату. И как я располагался наутрие выехать уже в путь свой, то распращиваются со мною как друзья и едут домой, а я с межевщиком остался ночевать один. Стужа была презельная, так что и моя теплушка, по глупости топлельщиков, была не очень тепла. Мы весь вечер провели в читании моих переводов о Шведской войне и в других разговорах; а легши спать, межевщик выдумывал еще разные средства к получению себе хабара от тамошнмх соседей и посторонних, ибо кому до чего, а ему более всего и была нужда в набивании своих карманов.
Свободное копирование
