Письмо 246.
Любезный приятель! Ну, теперь откроется опять новая сцена, и умственному вашему взору представятся происшествия совсем другого рода. Вы должны будете воображением своим сопутствовать мне, ездящему и бродящему по лесам, по горам, по буграм и по полям, покрытым глубокими снегами, и взирать на новые мои труды, хлопоты, заботы и беспокойства. Но чтоб представить все оное вам живее, то прицеплюсь я к концу прежней нити моего повествования и простру оное далее.
Итак, препроводив помянутым образом в городе Козлове целые два месяца в беспрерывных суетах, заботах, хлопотах и беспокойствах и добившись насилу-насилу до конца дела моего по конторе, -- решился я подвергнуть себя трудам и беспокойствам новым, необходимо сопряженным с тем неблизким путешествием зимним, в которое положил я непременно отправиться. Отъезд мой воспоследовал действительно на другой день, случившийся 17-го декабря, и задолго еще до света. Но как ни рано мы с квартиры своей выехали, но, едучи мимо двора, где жил друг мой, Яков Кузьмич, не мог я того сделать, чтоб к нему не заехать и с ним не проститься и не поблагодарить его за все его себе услуги, ласки и благоприятство. По счастию, нашли мы его уже вставшего и от болезни своей поправляющегося. Итак, посидев у него немного минут и поговорив обо всем и простившись, пустились мы в свой путь из города.
Ночь была тогда самая темная и стужа презельная, а потому и неудивительно, что не успели мы выехать из Козлова и выбраться в степь, как в темноте и сбились с большой, занесенной почти совсем и неприметной дороги и заехали далеко в сторону. Узнав, наконец, по приметам, что мы не туда едем, стали мы в пень и не знали, куда ехать далее и какую избирать нам из попадающихся нам дорог многих. Но, по счастию, услышали мы впереди собачий лай и, заключая, что тут надобно быть какой-нибудь деревне, на оную и пустились. Мы, и действительно, скоро после того приехали к одному, совсем нам незнакомому селению, и рады были, что до оного добились. Но тут новое напало на нас горе: не можем никого убедить взять на себя труд выпроводить нас на большую Тамбовскую дорогу: никому не хотелось расстаться с теплом и на стуже зябнуть более получаса, принуждены мы были стоять, покуда нашли нанять одного знающего проводника, который и вывел нас на путь истинный.
Тогда старались мы все потерянное время заменить скорейшею ездою, и ехали так скоро, что со светом вдруг успели доскакать до Двориков, отстоявших за 33 версты от Козлова. Тут, покормив лошадей и пообедав по-дорожному, пустились мы в дальнейший путь и продолжали оный с такою поспешностию, что в тот же еще день, хотя в прах перезябнув, но успели доехать до Тамбова, где, вместо того, чтобы скорей обогреться, принуждены были опять с полчаса стоять на улице и зябнуть на стуже, покуда могли отыскать себе квартеру, которую хотя и нашли наконец в харчевне, но такую, которой были мы и не рады: проклятая, была так холодна, что я принужден был спать на печи, да и там едва согрелся.
Переночевав кое-как, встали мы опять очень рано и задолго до света. Тут почувствовал я превеликую боль в плече, беспокоящую меня крайне. И как не трудно было заключить, что произвел ее пронзительный холодный ветер, дувший мне влево с боку моей повозки, то за нужное почел, прежде выезда из города, заслать в аптеку и купить в ней ромашки и камфары, которых со мной тогда не случилось, и кои нужны были для недопущения усилиться боли. Аптеку нашли, но сколько ни стучались, но не могли ни кого достучаться: все спали еще глубоким сном в городе. Подосадовав на то, но, не хотя долго затем мешкать, принужден я был предать плечо свое на произвол судьбы и велеть пускаться в путь. Ехать нам было хотя опять очень темно, но, по крайней мере, не могли сбиться: по всей дороге и по полям и в лесу были кошелки, и они нам служили провожатыми. Итак, мы со светом вдруг прилетели в село Рассказово и остановились кормить в тамошней харчевне, которая одна только и была в сем огромном селении, да и та прескверная, чадная и беспокойная, но на дороге до того ли, чтоб разбирать,-- мы и той были рады.
Не успели мы отпрячь лошадей и сколько-нибудь отогреться, как поднялась такая страшная метель, что никак не можно было далее ехать и пускаться в нашу обширную степь, а особливо к ночи: тут не было ни кошелок и ни каких других примет, и всего легче можно было сбиться с дороги и в степи погибнуть. Думали, думали, горевали, но принуждены были решиться остаться ночевать в Рассказах. В самое то время глядим, скачут к нам и оба наши Рахмановы с межевщиком и пристают в той же харчевне. "Добро пожаловать", говорю я им и радуюсь, что с ними, по крайней мере, будет не скучно. "Что, братцы, спрашиваю, какова погодка, и можно ли ехать далее?" -- "Куда тебе, отвечают они, без смерти смерть, мы и сюда на силу доскакали".-- "Да как же нам быть?" спросил я.-- "Да ночевать здесь, да и только всего", отвечали они.-- "Конечно, говорю я, другого нечего делать; но квартирка-то, братцы, видите, какая скверная, грязная, мокрая, холодная и дурная; в прах мы все тут иззябнем и обеспокоимся".-- "Ну, что ж делать, сказал Рахманов, так уже и быть". Но межевщик подхватил: "постойте, ребята, у меня здесь есть поп Егор знакомый, и у него светлички изрядные, не послать ли мне к нему и не поможет ли он в нашей нужде и горе? не пригласит ли к себе?" -- "Хорошо бы это, и очень-очень недурно", воскликнули мы все. Тотчас наряжается к попу посланник, а между тем садимся за стол и начинаем подорожному утолять свой голод; всем нам уже не до разборов, а едим что случилось с собою и что нашли у харчевника. Мы не успели еще отобедать, как глядим, и сам отец Егор в двери и убедительно просит нас всех переехать к нему в дом ночевать; сказывает нам, что у него есть особая теплая светлица, и что нам в ней будет спокойней; мы тому рады, тотчас соглашаемся, благодарим его, и пошли того ж часа с ним вместе, ибо дом его был недалеко, а повозкам велели переезжать после себя. Поп нам рад, а мы рады тому, что нашли у него преспокойную для себя, особую хату. Тотчас за нами приехали и повозки наши. "Ну, ребята, говорим мы своим людям, носите постели и все и все сюда, и принимайтесь за самовар, а ты, брат, сказал Рахманов своему повару, принимайся-ка за свои кастрюли и изготовь нам получше ужин, я чтоб мы все не были голодны". Чрез несколько минут самовар и проявился на столе. "Ну, ребята, говорим мы между собою, давайте пить чай и отогреваться оным". Была с нами и французская водочка, ну-ка мы затевать и пуншик и поить им межевщика с хозяином нашим, а мне отыскали мою трубочку; я ну-ка курить и запивать чайком и напился досыта. По снятии самовара, говорю я сотоварищам своим: "ну, что ж, братцы, станем мы теперь делать, до ужина еще долго, и так сидеть скучно?" -- "Всего бы лучше, сказал на сие Рахманов, заняться картами, но вот беда, что ни ты, ни брат в банк не играете, а Гаврила Алексеевич и ни в какую".-- "Постойте, ребята, воскликнул я на сие: не хотите ли играть в реверсис, это игра такая, в которую все мы играть можем, и навеселимся, и нахохочемся довольно, а при том и совсем незадорная и неубыточная". -- "Хорошо б! сказал на сие младший Никодаи Рахманов; но мы об ней и не слыхивали и никто из нас ее не знает". -- "О, что касается до этого, то, сказал я, так я вас в один миг ей научу; она совсем немудреная и всякому тотчас ее понять можно". -- "Ну хорошо, братец, сказал старший г. Рахманов, поучи ты нас оной, я охотно хочу ее видеть". И тотчас тогда проявились на столе карты, отыскали тарелочку, а вместо марок употребили самые мелкие медные деньги и я, ну, их учить и рассказывать все правила, при игре сей наблюдаемые. Как все они люди были умные и понятливые, то в миг и повяли они ее, и не успели игры две сыграть, как сделались уже и мастерами в оной! А тогда и пошли у нас смехи и хохотанья. Всем им она отменно полюбилась, и межевщик только я твердил: "ай, квинола! (?) а ведь игра прямо веселая и на что ее лучше!" Словом, весь этот вечер провели мы очень весело и за игрою своею и не видели, как прошел он. Между тем изготовили вам сытный ужин, и мы, наевшись и напившись, полеглись повалкою на полу спать, имея притом удовольствие услышать, что и метель наша утихла, и что сделалось темно.
Свободное копирование
