20 июля. В газетах мелким шрифтом, но уже без всяких ругательств и ироний по адресу «капиталистического мира», рассказывается о начатии переговоров с англичанами, о том, что назначены представители обеих сторон, о том, что, конечно, англичане не согласны примириться с «принципиальным» аннулированием долгов, но понимают, что некоторые претензии придется просто списать. Характерно, что действуют вместе английские и русские (за границей) претенденты на уплату царских долгов. И все это в нашей печати приемлется без комментарий.
Очевидно, мы вынуждены идти на уступки. Но Европа-то дает нам эту «передышку» для дальнейшего наскока?
В Москве пропасть иностранцев. Стоит отметить, что рядом с немцами и всякими англо-саксами появились и французы.
За границу никого не пускают, даже при отказе от валюты. Очевидно, хотят полной изоляции. А там, за завесой, что-то творится.
Разруха какая-то общая, как в 1917 г. — растет с каждым днем. Мелочь исчезла из оборота. Уже торговцы продают только на папиросы — колбасу, селедки, мыло. Сдачи не дают. В провинции извозчики предлагают «на выбор»: 5 руб. бумажкой или 2 р. 50 к. серебром. В магазинах вывески: просят не затруднять разменом. То же у касс железных дорог.
Уже шепчут о сбыте серебра в Монголию; о том, что у каких-то мужиков отобрали «пуд серебра» монетой; о том, что в этом направлении ведутся обыски и т. п.
Трамваи работают скверно. Развороченные московские улицы убираются клочками, медленно, хоть и работают «американцы» (рабочие-то руки — русские). На железных дорогах постоянные катастрофы, число которых и размеры растут с каждым днем.
С провиантом — все хуже.
Газеты кричат о необыкновенном урожае и о том, что его некуда девать: нет не только помещений, но даже мешков для хранения собранного тракторами и комбайнами зерна!
А в Питере съезд почвоведения, науки, можно сказать, созданной русскими. Приехало более сотни иностранцев. Что они увидят? Пока что, знаменитый Вавилов держал речь-агитку, как-то плохо вяжущуюся с его научной репутацией: он говорил о необычайных успехах социалистического хозяйства, о том, что наука и социализм тесно связаны, о том, что в СССР нет религии, вместо нее — наука!
Как будто наука не процветает там, где есть религия, и как будто без социализма нет науки? Не знаю, как отнеслись к его речи ученые других стран, но в их речах было больше о значении науки почвоведения и о заслугах русских ученых, еще досоциалистического времени, в этой именно области.
* * *
Исчезновение разменной монеты у нас склонны объяснять действиями чуть ли не шпионской организации. Наивное опровержение закона о том, что лучшие деньги изгоняются худшими.
А как это напоминает инфляцию эпохи войны! Тогда с большим основанием можно было говорить о тыловой работе наших противников, — а теперь?..
* * *
Шутники говорят, что обувь русского изделия, сплавляемую по дешевке за границу, можно получать оттуда беспошлинно! В сущности это действительно не нарушало бы интересов нашей страны: оплачивалась бы эта обувь валютой, а получали бы ее русские люди с удовольствием — в подарок от заграничных благодетелей.
* * *
Помимо известий о многочисленных столкновениях, в разных углах Союза, на почве голодания и плохого снабжения, сообщают, что в Питере была забастовка путевых рабочих, отказывавшихся грузить отправляемые за границу съестные припасы. Забастовщиков будто бы заменили командой комсомольцев.
* * *
Из великолепных конфет, сладостей, дичи, рыбы, икры и т. д. остается в Союзе лишь минимальное количество на потребу Кремля, крупных партийцев, иностранцев и на обеды и завтраки в парадных случаях (напр., празднование 10-летних юбилеев). Разница, или сопоставление с прошлым, не в пользу настоящего: тогда очень хорошо жили наверху, но неплохо жила и вся середка, все, кто зарабатывал, — словом, «основание» благополучия было шире, так сказать — демократичнее!
* * *
Несчастная страна, точно оккупированная или отданная в колонию иностранцам.
Утром у б. Елисеева, наглухо закрытого, пропускают «по карточкам» отдельных лиц; идут какие-то дамы. У подъезда стоит два иностранных автомобиля, на обоих развеваются дипломатические флажки. Знать, иностранцы приехали — им заготовляют и отпускают все, равно и для властителей, конечно. Остальному населению, в виде милости, по кооперативным карточкам — сушеного леща, под именем воблы, без относительного вкуса и жирности последней.
* * *
Баба в трамвае, при военных (если это не провокация только!): «мужики наши вернулись из Москвы, денег привезли, а только ничего не купили. Я вот приехала хушь что-нибудь ребенку добыть (на руках младенец); только наши мужики решили больше казне ничего не давать, потому их обманули, хлеб взяли, а товаров нет, и деньги ни на что не нужны. Вы, может, партийные (к военным), так мне все равно; ну, расстреливайте, а только мы хлеба не дадим».
Быт. На б. Большой Московской гостинице висит объявление, смысл которого тот, что ввиду наплыва иностранцев ресторан с 9 ч. утра до 9 ч. вечера для «граждан» закрыт.
Отправился туда после 9 ч. веч. некий профессор-медик из отлично зарабатывающих и лечащих, между прочим, в Кремле. Хорошо поужинали, выпили. На выходе профессор соблазнился купить что-то из хороших сладостей, выставленных в буфете. Продавец вежливо остановил его: «извините, гражданин, это только для иностранцев».
В дополнение к этому. Один немец, давний москвич, ныне приехавший по делам в Москву, но уже немцем, остановился в Большой Московской. Там, увидя сладости и зная от своих сестер, — живущих в Москве и к которым он как раз собирался заехать, — что сладостей нам не дают, он подошел к стойке и по-русски стал покупать. «Да вы разве иностранец, вы так хорошо говорите по-русски», — запросила его продавщица. Он показал паспорт, сказав этой даме: «Вы м. б. сомневаетесь»? И она ему продала пастилу и две плитки «Золотого ярлыка» по 1 р. 30 к., с нас берут 2 р. 75 к. (когда бывает), что он нашел, конечно, очень дорогим, помня этот «Золотой ярлык» у Эйнема по 40 к. за плитку в 1/4 ф. (более 100 гр.).
Ну, уж сюда же и третий случай. Приезжий доктор обедал во вновь открытом «Отель Савой». На 5-й день к нему подошел некто из высшей администрации с замечанием в вежливой форме: «Вы что-то к нам зачастили обедать». На изумленный вопрос посетителя, разве это незаконно, — заведующий сказал: «Мы ведь отпускаем обед за 2 р. себе в убыток, и делаем это для иностранцев, которые ведь меняют у нас доллары, а вы платите нашими деньгами… Мы, конечно, не можем запретить ходить, но было бы лучше, если бы вы заходили не чаще одного раза в пятидневку».
Ну, чем же это не колония порабощения?!
И все ложь, ложь и ложь.
А главное, — иностранцы, сюда приезжающие, не видят, либо не хотят видеть.
И везде — ГПУ, которое все знает, за всем следит, все «искореняет». Вот как теперь — ловит «злоумышленников», которые скупают мелкую монету и будто бы распространяют слухи о том, что правительство изымает серебро из оборота. Ни разу такого слуха ни от кого не слыхал. Дело, конечно, просто в действии непреложных законов политической экономии.
Свободное копирование
