22 июня . Нарком Луначарский телеграфно попросил задержать курьерский поезд в Петербурге, чтобы Розенель могла со спектакля попасть на вокзал и отбыть в Москву. Для параллелизма пришлось отложить и выезд курьерского поезда из Москвы. И все это было сделано.
Результат: когда сей скандальный поступок стал известен, «сановника» не тронули в правительственной газете, равно как не отозвался на это и ВЦИК. Зато в «партийном порядке» в «Правде» напечатали выговор «за задержание поезда без государств. надобности» т. Луначарским.
* * *
Люди будут со временем дивиться тому, как извращались шиворот навыворот все человеческие понятия в том своеобразном государственном укладе, какой приняла Россия при большевиках. Каждый день встречаешь подобные извращения.
1) «Изв.» 26 июня. Какой-то маленький писатель из выдвиженцев, Зозуля, пишет фельетон «Прохожие», где бесталанно и неярко пробует давать «характеристики» людей по внешнему виду. И вдруг — верное, чисто советское (разумеется, бесчеловечное — при постоянном указывании на благо человечества у коммунистов) отношение к «старикам», выраженное с оголтелым цинизмом.
Дополнением к отрывку этому могло бы служить напечатанное недели три назад, помнится, в «Комсомольской правде», где проводились мысли, что старикам поскорей бы исчезнуть, чтобы не служить укором молодежи — дать ей возможность, уже не считаясь ни с кем, строить жизнь по-своему.
2) Из той же газеты. Упреки по адресу «обнаруженных» в партии классовых врагов. Дается лестная характеристика «блестящего артиллер. офицера империалистической войны, кавалера двух георгиевских крестов», — и он выкидывается, как по существу негодный, только за то, что был выдающимся человеком. Будь он из рабочих, или хотя бы из хулиганов, это бы ничего (речь идет о «чистке» партийной).
3) Беру самое скромное (28–6. 1929 «Изв».) газетное сообщение о «перевыборах» в высшей школе (в сущности, та же чистка); другие сообщения, особенно в «Рабочей Москве», «Комсомольской правде», «Вечерке», много резче. Одни профессора — очень старые, приемлются (если угодны); других за старость удаляют (правильно, если бы с сохранением содержания, уважением и без шельмования). Одни профессора принимают «всерьез» критику со стороны студентов и рабочих, другие резонно, в сущности, замечают, что критикующая инстанция некомпетентна. Часто доходит дело до доносов, всячески поощряемых, вплоть до вывешивания на видных местах соответствующих плакатов с просьбой сообщать, даже без подписи, факты из деятельности профессоров.
Ну, можно было думать, чтобы шпионство и донос когда бы то ни было открыто признавались доблестью?
Свободное копирование
