Дневник Великого перелома - 85

1 апр.  Недавно я высказал предположение (по поводу брюхановского разъяснения, что займы наши добровольные и свободные, а потому нелепы предположения о запрете  продавать их, — но:  всякий продающий — дезертир на фронте индустриализации), что в сущности очень легко проверить наличность облигаций в руках держателей, ибо №№ записаны на предварительных «закрепительных» квитанциях, и какие-нибудь пионеры могли бы сразу все выявить.

Оказывается, идея эта блестяще осуществлена (говорят, выдумщиками являются усердные беспартийные, вроде Юровского, Лоевецкого и друг.). На днях в ВЦСПС на большом собрании в 300 чел. прямо было поставлено задание: облигации не продавать, для надежности — не давать их на руки держателям, а хранить в учреждении. Ошарашенные собравшиеся не знали, что делать. На вопрос, кто за, подняли руку 20; кто против? подняли 5; кто воздержался? никто не решился поднять руку. Занесли наглейшим образом в протокол: большинством всех против 5 принято.

А многие рассчитывали наивно пустить эти сбережения в ход летом на отдых.

Теперь понятно, что заем котируется выше  стоимости. Его нельзя  купить, ибо нет продавцов, и банк с серьезным лицом может говорить, что не продают, ибо дорожат займом.

* * *

История с «Тихим Доном» Шолохова не утихает, хотя появилось в газетах письмо, странным образом не Шолохова, а нескольких партийных литераторов, ничтожных, «крупнейшим» среди них является Серафимович (репутация которого стоит очень  не высоко). Письмо это говорит о подлинном  авторстве Шолохова и призывает к расправе над теми, кто будет себе позволять говорить что-либо о подложности автора.

А рядом с этим продолжаются толки, что автор (слышал два  имени, Карпов или Макаров) писал уже раньше в «Русском Богатстве», что его матери Госиздат  платит гонорар, обязавшись контрактом, что была устроена в Госиздате встреча этой дамы с Шолоховым, и они отшатнулись друг от друга, он — ибо узнал мать преданного им офицера, она — ибо сразу вспомнила чекиста, арестовавшего ее сына и его бумаги.  Словом, легенда (?) растет, а Шолохов — молчит.