Эту поезку трудно забыть. Время, когда полстраны двинулось на Восток. На вокзалах яблоку негде упасть. Куда-то мы плыли на пароме. В Майкопе я вообще чуть не закончила свой поход. Мама на минуту пошла в туалет, оставила меня на сумках. Приходит - меня нет. Она туда-сюда, нет! Возле билетной кассы слышит мой плач. Мама с трудом протолкнулась к кассе. Женщина держит меня и кричит, чтобы ей дали билет - больной ребёнок. Мама как закричала «Это моя дочь!» Всю ненормативную лексику упускаю. Две женщины возле кассы буквально разрывали меня. Напоследок похитительница расцарапала ногтями мне лицо. Оказывается, чтобы достать билет, женщина пошла на преступление - взяла чужого ребёнка и щипала меня, чтобы громче кричала и ей скорее дали билет. На вокзале люди сидели по несколько суток, а то и недель. После этого инцидента нам дали билет.
Уверена, что мало кто представляет себе посадку в вагон. И всё же мы пробились. Даже удалось где-то присесть на краю нижней полки. Ритмично застучали колёса поезда. После такого штурма естественно было забыть обо всём и уснуть. Идёт война, в каждую минуту она может совершенно неожидано напомнить о себе. Снова гул фашистких самолётов. Весь вагон забурлил как вулкан. Но вырваться на волю невозможно, все проходы забиты, поезд несётся, пытаясь уйти от преследования. Кажется над самой головой проносятся стервятники, рвутся снаряды. Ещё минута и страшный взрыв. Мы были в предпоследнем вагоне. Бомба попала в сам паровоз. Первые вагоны перевернулись, но наш остался на рельсах. Теперь уже неспеша покидаем наш временный приют. Оглядываемся вокруг - где мы и куда двигаться. Вокруг степь, но впереди виднеется станция. Проклиная фашистскую нечисть, длинной вереницей плетёмся к станции. Уже стемнело, а мы всё идём. Мама несёт чемоданчик, меня за руку. На этот раз я в тёплой одежде. На дворе ноябрь. Моросит дождик. Пальтишко промокло, отяжелело. Я изо всех сил стараюсь не отставать.
Я уже взрослая, 3 года. Я понимаю - маме трудно. Наконец за полночь мы пришли на какую-то станцию. Пробрались вовнутрь. Людей набилось как селёдки в бочку. Смрад, хоть топор вешай. Кто шёл с нашего состава, все мокрые. Прижавшись друг к другу, согрелись и чуть просохли. Единственно правильное решение - утро вечера мудренее.
Не успел брызнуть рассвет, по репродуктору раздаётся объявление:
- Товарищи пассажиры, кому на Сибирское направление, в 8 часов подадут товарный поезд на второй путь.
Все высыпали на улицу, выстроились, приготовились к штурму. Подошёл поезд. Что тут творилось, даже вообразить трудно. Моя мама, надо сказать, неробкого десятка. Но здесь много и здоровенных мужиков с чемоданами, и бабы будь здоров. Хватают друг друга за волосы, оттягивают от входа, лезут буквально по головам. Маму какая-то схватила за волосы. Она кричит как резаная, старается удержать меня. Какой-то мужик пытается оттолкнуть меня. И вдруг в рупор на весь состав:
- Остановить посадку, никто никуда не поедет!
Все замерли на месте. Мужчина в военной форме продолжает:
- Поезд не поедет, пока не сядет эта женщина с ребёнком.
Он подошёл и помог нам залезть в вагон. Мы забились в уголок и уже спокойно ждали, пока вагон не утрамбовали людьми, сколько только было возможно.
Двери задвинули, вверху маленькие оконца и едва проникающий свет напоминает нам, что мы ещё на белом свете, а не в братской могиле. Ещё с полчаса мы стоим. Мужчина, который пытался оттолкнуть нас, заговорил вполне миролюбиво и как-то заискивающе:
- Вот уже четыре дня сидим на этой станции, уехать не можем, а немец поджимает. У меня тут государственное дело.
Видно, ему было неловко перед мамой. Да и если трезво рассудить, что впереди неизвестно, а за нас заступился какой-то капитан. Может, ещё будет такое светопредставление и прямая выгода примазаться к этой тётке. Он даже пожалел меня и выдал конфетку, но я была настолько обессилена, что на его щедрость никак не ответила.
Поезд двинулся - знакомый ритм пш –та-та пш –та-та. Кажется, поехали. Едем. Куда? А туда, где открытый путь. Тутум-татам, тутум-татам мерно отстукивают колёса. Страсти улеглись. Спят добрые милые люди. Сколько едем? А кто его знает. И вдруг: там-та-та рам, там-та-та рам! бум-бум!!! Поезд резко затормозил и остановился. Такие проказы у товарных поездов - дело обычное. Может, встречный пропускает или ещё что. Постоит, постоит в степи и пошёл дальше. Люди, находясь ещё в плену дрёмы, не спешат открывать глаза. Может, двинется родимый. Слава богу, стервятников не слышно. Потихоньку нарастает беспокойство. Снаружи кто-то открывает затворы. Вываливаемся на свежий воздух и узнаём неутешительную новость: сколько будет стоять состав неизвестно. Продуктов у нас уже нет. Что-то надо делать. Если даже ещё сохранились деньги, купить что-либо невозможно - мы стоим на каком-то разъезде. Среди этой огромной толпы нас отыскал Александр Петрович: «Выбраться отсюда можно только одним способом - скоро двинется тот состав с цистернами горючего, на нём можно рискнуть добраться до крупной станции. Но он будет проезжать через длинную тоннель. Я вам дам чайник с водой и полотенце. Будете дышать через мокрое полотенце, чтобы не задохнуться».
Мама, конечно, согласилась, и за нами последавали наиболее отчаянные. Эти цистерны и сейчас у меня перед глазами. По моему представлению это огромные цилиндрической формы ёмкости, в центре - округлое отверстие диаметром, возможно, около метра плотно закрыто толстой металлической крышкой, вокруг - бардюр из металлических прутьев и снизу подходит лестница также из металлических прутьев. Вот там на этой крышке мы с помощью Александр Петровича и устроились. Моментально все крышки на бензоцистернах были заняты. Правда, здесь не толпились. От цистерн на расстоянии несло запахом бензина. Мы были, что называется, вооружены полотенцем и водой и имели шанс удержаться. Как только состав двинулся, мама намочила полотенце и старалась сама дышать и мне лицо замотала. Через какое-то время мы погрузились в кромешную тьму. Тоннель, казалось, был бесконечный. Пары бензина проникали и через мокрое полотенце. Начался удушливый кашель. Но Бог послал нам испытание, которое мы смогли выдержать. Когда мы наконец вынырнули на свежий воздух, количество седоков на крышках значительно поредело.
Какой-то мужчина помог нам слезть с этого огнеопасного кресла. У меня началась рвота. Выполаскав все, что возможно, я, кажется, прекратила извергать из себя желудочный сок. Вид у меня был маленького привидения с того света. Когда мама со мной на руках вошла в зал ожидания вокзала, нам уступили место на скамейке. В полночь к нам подошел Александр Петрович. Он взял меня на руки и предложил немного прогуляться на свежем воздухе. На перроне возле стенки вокзала также ютились люди. Мы прошли подальше вдоль железнодорожного полотна. Убедившись, что поблизости нет ни посторонних глаз, ни ушей, Александр Петрович под большим секретом сообщил: «Через день в полночь будет проходить специальный пассажирский поезд. Билеты я взял. Нужно будет непременно успеть сесть».
Мама, конечно, рассказала ему всю нашу историю. Лицо его покрылось краской от негодования: «Не знаю, что с моими детьми. Мужчина - отец для каждого ребёнка, который встречается ему на пути. Мы должны спастись».
