7 марта
В газете появилась заметка относительно обморока А-вой (под заглавием «Плоды гуманного обращения наших педагогов с детьми»), причем дело представляется как какой-то «конфликт», происшедший у меня на уроке, во время которого я будто бы повысил голос и довел ученицу до истерики и обморока, длившегося с 1 ч. до 9 ч. вечера. Факт передан неправильно, а в деталях такая путаница (я назван учительницей, изображена какая-то «директриса», которая будто бы тоже вошла в класс и накричала на ученицу и т.п.), что сразу видно, что репортер получил сведения из десятых рук и уж ни в косм случае не от подруг А-вой, пятиклассниц. Но как бы то ни было, а А-ва все еще не ходит в гимназию. И на душе от всего этого неприятный осадок.
Всего лучше я ныне чувствую себя среди восьмиклассниц. Жаль только, что ныне «страха ради иудейска», приходится строго ограничиваться официальными рамками: прохождением программы и спрашиванием. Нельзя уж теперь, как раньше, почитать в классе какие-нибудь педагогические статьи (хотя бы из «Свободного воспитания»), и педагогика предстоит перед ними как сухая теория, как учебник. А между тем через несколько месяцев некоторым из них придется уже самим выступить в роли педагогов. Хорошо бы почитать также педагогические статьи Толстого (о Ясно-Полянской школе) или воспоминания Водовозовой об Ушинском. Но как тут будешь читать, когда каждый урок может заявиться Б-ский, который только и ждет случая, как бы подловить меня? Только те дни, когда его нет в гимназии, можешь вздохнуть свободнее и даже приходить из класса не так утомленным. Сегодня, к счастью, его опять не было (все еще не может опомниться после совета!), и я на словесности в VIII классе вместо всем надоевшего спрашивания читал ученицам «Записки кн. Волконской» (т<ак> к<ак> теперь мы приступаем к «Русским женщинам» Некрасова). Бесхитростный рассказ этой чудной женщины о своей необычайной судьбе и об участии декабристов, видимо, захватил моих словесниц. Не нужно было никаких замечаний. Ни шуму, ни разговоров не было. Серьезные, с глазами, полными внимания, слушали они то, что я читал. А когда по окончании люка встретились нам две «вольнослушательницы», которые спешили на словесность, но не знали, что она перенесена на другой час, они очень сожалели, что не попали на урок.
Только ради таких уроков и можно еще служить в нашей школе. Но как редко возможны они и как трудно отстоять их в современной школе под бесцеремонным натиском казенщины и бюрократизма!