12 ноября
Недавно председатель потребовал, чтобы я представил ему классную письменную работу моих словесниц. Я после проверки сочинения дал его восьмиклассницам, а потом, снова собрав, хотел представить председателю. Но тот, узнав, что сочинения побывали уже у учениц, почему-то отказался их взять. Не думает ли уж он, что и отдавал их ученицам для сокрытия следов каких-нибудь ошибок? Почему бы тогда, хотя из деликатности, не скрыть при себе этого подозрения?
Сегодня под влиянием инцидента с газетами и всех прочих выходок председателя педагоги чувствуют себя как оплеванные. В душе подавленность и бессильная злоба. Руки опускаются. И при таком самочувствии надо вести уроки, оживлять работою целый класс! Немудрено, что первые уроки из меня шли так вяло, как редко бывает. Даже рассеянность какая-то появилась. И только под конец, в VIII классе, мне удалось несколько совладать с собой. Несмотря на подавленное самочувствие, я провел урок живо, так что ученицы сами при окончании занятий заявили, что урок прошел очень весело и интересно.
Мы рады бы теперь были и родительскому комитету, который может быть более независимым в борьбе с председателем. Но его до сих пор еще не утвердили, да едва ли и утвердят. Когда избранный в председатели комитета г. Л. приходил как-то к нашему председателю справиться, в каком положении дело о комитете, председатель, отворив шкаф, показал на полку, где оно лежит, до сих пор не отосланное окружному начальству. А когда г. Л. стал было толковать о пользе родительского комитета, председатель, посмотрев поверх его головы, бесцеремонно заявил: «Честь имею кланяться!»
