Между тем настала у нас и шла своим чередом зима, и нечувствительно стали приближаться наши святки и новый год. И как к сему времени располагались мы ехать в Москву со всем уже семейством, кроме самых маленьких детей и пожить в ней несколько недель, то послали предварительно туда человека нанять себе квартиру и приискать к тому где-нибудь порядочный домик, которой и нашли нам на Покровке.
К езде сей побуждало нас наиболее то, что хотелось нам старшую дочь нашу и сына поучить формально танцеванью; а сверх того, как первая достигла уже до такого возраста, что вскоре могла уже быть и невестою, то нужно было позаготовить ей кое-что и для будущего приданого, а мне нужно было повидаться и счесться по делам нашим с г. Новиковым.
Итак, как скоро получили мы известие, что дом для нас нанят и готов, то отправили, и с кормом для лошадей и со всеми другими нужными для московского житья потребностями, целый обоз, вслед за ними и сами отправились, и за несколько дней до наступления нового года туда и приехали.
Тут не успели мы обострожиться и в нанятом для нас, довольно просторном и изрядном спокойном доме расположиться, как повстречалось со мною одно происшествие, достойное записано быть для памяти. Случилось так, что при самом еще первом вашем выезде со двора в гости к одним нашим друзьям, жившим тогда под Донским, как вдруг почувствовал я в груди своей такой резь и такой напал на меня кашель, какого я никогда еще не чувствовал, и которой не только удивлял меня своею особливостию, но и приводил ежеминутно почти от часу в приметнейшее расслабление.
-- "Господи! что это такое? говорил я: уже не нынешняя ли московская болезнь, и не она ли уже успела заразить меня собою?" Ибо надобно знать, что около самого сего времени страдала вся Москва повальным и особого рода кашлем, и больных было в ней многие тысячи и доходило до того, что господа медики не звали что и делать, и советовали уже всем дома свои накуривать уксусом и брать все нужные при таких повальных болезнях предосторожности, и не зная еще какая бы такая была сия новая и необыкновенная болезнь, сваливающая людей в сутки с ног долой, назвали ее "инфлюенциею" и приписывали ее особливому расположению воздуха.
С превеликим трудом и насилием для себя препроводил я сей день в гостях помянутых, и как надобно было еще в самый тот же вечер ехать с ними в театр, то, будучи в оном и прозябши, тем еще более и до того себя расстроил, что я наконец так ослабел, что с нуждою поехал домой и тотчас ринулся в постелю. Тут, недолго думая, велел я скорее отыскивать свой собственный простудный декокт, который я, еще будучи в Киясовке и упражняясь в ботанике, начал составлять из буквицы, шалфея и ромашки, полагая первой две части, а последних по одной, и которого о чрезвычайной полезности из многократной опытности я так был удостоверен, что никуда вдаль не езжал, не брав его с собою. И как по сему самому и в сей раз позапасся я им в нарочитом количестве, то не успели мне его в чайничке сварить, как ну я его скорее, подслащивая медом, пить и пить более еще обыкновенной пропорции, 4-х чашек. И бесценный декокт сей помог мне и при сем случае так хорошо, что вся болезнь моя в течение ночи прошла и я поутру встал опять здоровым-здоровехёнек.
Обрадуясь сему, велел я тотчас запрягать себе карету, чтоб в то же утро съездить к Новикову. Но каким изумлением я поразился, когда посыланный с сим приказанием слуга, возвратясь, мне сказал, что запрягать карету некому и ехать мне не с кем. "Да где же подевались и кучер, и лакей?" -- спросил я. --"Все, сударь, больны отвечал он: и кучер, и форейтор, и лакей вдруг заболели и лежкою все лежат, и один только я на ногах". -- "Ах, батюшки мои! воскликнул я, и верно также грудью и кашлем?" -- "Точно так (сказал он): и все сами дивятся, что так дружно их свалило. Да я вот и сам насилу уже брожу".-- "Ну, нечего ж делать (сказал я), быть сидеть дома и чем-нибудь уже заниматься; а ты, между тем, поди-ка и вели скорей поставить на огонь большой чайник с водою, и сварив поболее моего декокта, перепой их всех хорошенько, да и сам напейся; да вели только им взять отдохновение и нескоро выходить после того на двор, а ввечеру ужо еще свари, и на ночь опять чтоб все они его напились".
Все сие было и исполнено и декокт мой помог и всем им так хорошо, что они к последующему дню были все опять уже по прежнему бодры и здоровы, и в состоянии со мною со двора ехать, Итак, я, запрягши лошадей, и полетел к Новикову, жившему тогда все еще в прежнем месте, подле Воскресенских ворот, в университетском типографическом доме.
Сей не успел меня увидеть, как обрадуясь чрезвычайно, бежал даже с восторгом меня целовать и обнимать, и только что посадил меня, как и начал мне говорить: "Ах, братец, Андрей Тимофеевич, что ты наделал и каких чудес натворил?"
-- А что такое? изумясь спросил я и удивился такой встрече.
-- "Да на что ты отказался от продолжения твоего прекрасного журнала? Вся публика тем крайне недовольна! Ты не поверишь, как она его полюбила, как тобою была довольна и как о том жалеет, что ты отказался от продолжения оного.
-- Что, братец, обстоятельства меня к тому принудили! сказал я и потом рассказал ему отчасти о сумасбродствах князя и о его частых меня попреканиях и произведенной тем досаде.
-- "Ах, братец! сказал Новиков, сие услышав. Расхаркал бы и наплевал ты на все это, и на самого сего сумасбродного твоего князя! Полезность самого дела и всеобщее одобрение публики несравненно того дороже. И ежели это только тому причиною, то плюнь, пожалуйста, на все это и презри, и подумай-ка, пожалуйста, не можно ли нам возобновить и продолжить далее сие дело, взявшее ход такой хороший?"
-- Но где ж? сказал я, и как это можно? и когда успевать, хотя бы, например, и согласиться на это? Новой год у нас уже не за горами, и когда успевать сочинять и печатать? К тому ж, у меня ничего готового к тому нету да и книг никаких я с собою не взял.
-- "Ох, братец! подумай-ка, пожалуйста, нельзя ли как-нибудь и не успеешь ли сперва хоть один лист на первый случай написать? Намахать тебе его недолго, а что касается до меня, то за мною дело не станет. Мы успеем еще перевернуться к тому времени. Один лист печатать недолго. Вмиг мы его наберем и напечатаем, а успел бы только ты нам его написать; а сверх того есть у меня несколько пьесок, оставшихся и от нынешнего года, так поместим и их тут же. А книги, какие надобны к тому, бери себе у меня, все, какие есть у меня, к твоим услугам! Пожалуйста, подумай!"
-- Бог знает, батюшка! (сказал я задумавшись), могу ли я успеть? Время-то уже слишком коротко, и здесь до того ли заезжему человеку, чтоб заниматься писанием?
-- "Но, как-нибудь! пожалуйста, братец! (повторил он), а чтоб труды и хлопоты твоя сколько-нибудь усладить, то вот прибавляю вам с моей стороны еще 50 рублей к цене прежней и пусть будет уже ровно 500 рублей, которые вы получите".
-- Хорошо! (сказал я, несколько опять подумав), быть так! потрудиться, так потрудиться!.... Но с публикою как же мы сделаемся. Она уже знает, что я более не хотел издавать?
-- "О, это не ваше, а мое уже дело! (подхватил Новиков). С публикою можете вы в первом листе оговориться; а чтобы скорее о будущем продолжении оного узнали, так мы сегодня же успеем еще напечатать о том особое объявление и приложнти оное к завтрашним газетам, так дело и будет в шляпе; а сверх того я иначе о распубликовании о том постараюсь. Это уже мое дело, а вы поспешите только материю для первых листов сочинить как можно скорее".
-- Хорошо! сказал я, и хотел было подниматься, чтоб ехать, но он удержал меня на креслах, воскликнув: "Да постой же, ради Бога! хоть чашку кофея у меня выпей, вот тотчас подадут его! и тотчас закричал! Малый! кофей скорей!"
Между тем, как я, осевшись, стал дожидаться его кофея, сказал мне Новиков: "А на меня знаешь ли, братец, какое горе: нынешняя московская болезнь загуляла и к нам в типографию, и возможно ли: сею ночью целых шестьдесят человек вдруг занемогло и лежат все повалкою; не знаю что я делать и боюсь, чтоб не остановилось все дело!
-- О! это безделка!.... и ничего не значит (сказал я). Всех их можно в один миг вылечить и хорошо, что вы мне это сказали!
-- "Ах, помилуй, братец, скажи ради Бога, чем? (подхватил г. Новиков), ты меня очень одолжишь тем!"
Тогда рассказал я ему то, что случилось и с самим мною, и с людьми моими, и как я и себя и их вылечил своим декоктом.
Господин Новиков обрадовался неведомо как сие услышав, и не успел начать у меня о сей травяной смеси и о употреблении оной расспрашивать, а я ему рассказывать,-- как в самую ту минуту растворяются двери и входит к нам штаб-лекарь, за которым г. Новиков посылал по самому сему случаю нарочно.
-- "Ах, вот кстати и Карл Иванович! (воскликнул Новиков, его увидев). Что, братец! У меня вся типография больна! и человек шестьдесят лёжкою лежат. Сделай милость, посмотри их".
-- "Я был ужа там, я видаль всех их. Эта нонишна болесть, но мы не знаить што делать. Ум наша не стала, завтра положили уж бить обща собрания всех медиков и консилиум о том, што лучше делать и чем лечить".
-- Да вот, Карла Иванович (сказал на сие Новиков): я сейчас услышал о верном лекарстве от этой болезни. Вот Андрей Тимофеевич и сам над собою и над людьми своими испытал, и в одни сутки вылечил всех их. И нельзя ли, братец, прописать вам самые сия травы для типографщиков моих?"
Штаб-лекарь взглянул на меня гордо и равно как с пренебрежением и изволил улыбнуться; однако из уважения к г. Новикову сказал: "Пожалуй, пожалуй, когда вам то надобь.... А как эта трав називайт?" спросил он меня также с нескольким пренебрежением.
Тогда назвал я их так, как они у них в аптеках по-латыни называются -- herbа Betonicа, foliis Sаlviae и flores Chаmomillа, то есть, буквица, шалфей и ромашка.
-- "А препорц?" спросил он меня далее.
-- Первой две, а последних по одной горсти, сказал я.
-- "А употребление?" спросил он.
-- Варить в воде и, подсластив медом, пить горячее поболее на ночь.
-- "О, это карошь! карошь! сказал он: трав добра, можно прибавляйть немножко лаврова лист".
-- Пожалуй, сказал я, это не помешает, но они и без него хороши. И дал ему волю писать рецепт свой, а потом, подтвердив г. Новикову, чтоб он в особенности постарался, чтоб все больные напоены были сим отваром на ночь погорячее и побольше, распрощался с ним и поехал.
Но, куда ж? Прежде всего полетел я в немецкую книжную лавку к г. Ридигеру и ну рассматривать у него каталог и искать в нем и замечать экономические книги, какие мне нужны были для почерпания из них для журнала моего материл. И как попался мне на глаза Яблоновского "Натуральный лексикон" и один маленький и особый трактатец о шалфее, то, купив их, поскакал домой; и как случилось мне ехать мимо одного часовщика и я давно нуждался хорошими карманными часами, то вздумал заехать к нему и прибавленные мне 50 рублей употребить на покупку оных, и счастие привело меня тогда к часовщику очень честному, снабдившему меня за 45 рублей такими часами, которых верностию и крепостию был я после весьма доволен.
Возвратясь на квартиру и отобедав, не поехал я уже в тот день никуда, как меня ни подзывали мои домашние, а без дальнего отлагательства, выбрав себе тепленькой уголок и усевшись в кабинете подле печки, ну черкать и сочинять первый лист для продолжения журнала, и поработав до поту лица, как в тот день и вечер, так, вставши поранее, и в следующее утро, успел не только его, но и другой еще лист намахать, и как ободняло гораздо, то и повез его к Новикову.
Г. Новиков, увидев меня, вынимающего манускрипт мой из кармана, воскликнул даже от удивления: "Как! (сказал он), неужели уже и готов?"
-- Не только один, отвечал я, но и целых два, и посмотрите, годятся ли?
-- "Прекрасно! прекрасно! сказал он, прочитавши. Ну, братец, только тебе и издавать сего рода журналы! Не думал я никак, чтоб у тебя так скоро поспели. Покорно и препокорно благодарю. А я тебе чудо расскажу: ведь твой декокт истинные чудеса натворил; ведь типографщики мои все опять здоровым-здоровёхоньки и работают уже опять. А штаб-лекарь оцепенел почти от удивления о его превосходном действии, и сию только минуту без памяти поскакал в свой общий консилиум сказывать сие чудо всему своему медицинскому факультету, и теперь все они бессомненно примутся больных своих лечить декоктом твоим. Но жаль, что немчура сей верно поставит то на свой счет и расхвастается, что он это лекарство выдумал".
-- Ну, пусть его! сказал я, а только бы люди-то вылечивались им.
Он и подлинно произвел тогда в Москве превеликую пользу и не осталось во всей ней, ни в аптеках, ни в травяном, ряду ни листочка буквицы, шалфея и ромашки. Все их дочиста выкупили и пред аптеками только и видны были кучи людей, требующих трав сих для лечения.
Сим образом успели мы с г. Новиковым перевернуться и издаванию журнала моего не сделать перерывки и остановки. И как, по счастию, выдача первого нумера газет случилась не в самый первый день нового года, то и было еще время первой лист набрать и напечатать, и он поспел к присовокуплению его к газетам.
Но сим окончу я и все повествование мое о 1781-м годе, сказав вкупе, что я есмь ваш, и прочее.
Свободное копирование
