Летом 1944 года мы отправились выполнять договор Ашхен Давыдовны с хлопководческим колхозом. Ежедневная норма нашего колхозного труда состояла в том, что каждый из нас обязан был, очищая коробочки хлопка от вредителей, собрать поллитровую банку червей и очистить от сорняков ведро пшеницы. Конец хлопкового поля терялся далеко за горизонтом, жара стояла невыносимая. Хитроумные наши мальчики нашли выход. Они отсыпались между рядами хлопчатника и ловили момент, когда можно было украсть банку с червями у зазевавшейся девчонки. Кормили нас только после того, как мы выполняли рабочую норму. Для ночного сна колхоз предоставил нам кошмы из овечьей шерсти, которые расстилались прямо на землю. Ядовитые пауки и змеи не были для нас опасны – их отпугивал запах овечьей шерсти.
Заработали мы немало: всю осень 1944 года колхоз поставлял нам огромное количество фруктов и винограда, а зимой - тыкв, муки, круп. На деньги, полученные за работу в колхозе, детский дом наш приобрел фарфоровую посуду! Кончились наши мучения с железными, постоянно ржавеющими тарелками!
Мы стали старше и научились использовать то, чему научила нас Сусанна Ивановна. Сейчас бы сказали, что мы занялись малым бизнесом и по тем временам весьма успешным. Через дорогу от нашего дома за развалинами крепостной стены древнего Мерва стоял пехотный полк. По заказам жен офицеров этого полка мы пряли на веретенах из белой шелковистой шерсти и шленки тончайшие нити. На полученные деньги покупали на рынке квашеное молоко, хлеб, сушеные абрикосы, дарили подарки любимым воспитателям и учителям, покупали ткань и нитки мулине, чтобы обвязывать носовые платочки. Домашние девочки из параллельных классов нарасхват покупали наши платочки. Платили за них хлопковым жмыхом или семечками. Тем же самым платили они нам за списывание у нас домашних заданий: мы ходили в школу с выполненными домашними заданиями, поэтому домашние девочки всегда с нетерпением ожидали нашего появления в школе.
В трудовом рвении, выполняя полученные заказы, мы нередко выполняли их и во время уроков. Запомнился мне случай, имевший место на уроке туркменского языка в третьем классе. Мугаллым наш был огромного роста. На его уроке моя соседка по парте Маня Мамедова, привязав кудель шерсти к средней доске парты, самозабвенно пряла. Вдруг огромная пятерня нашего учителя накрыла ее работу. Реакция была мгновенной – Маня схватила пятерню мугаллыма и впилась в нее зубами. Он взвыл от боли, закружившись на месте. Моя подружка мигом схватила свою работу и покинула класс. Какое она понесла наказание – не могу вспомнить.
Нас по-прежнему учила Людмила Тимофеевна. В свободные часы она рассказывала нам содержание новых фильмов. От нее мы услышали и рассказ о фильме «Девушка спешит на свидание» с Игорем Ильинским в главной роли. Однажды на уроке русского языка она предложила нам написать сочинение «Кем я хочу стать?». Девчонки, смеясь, ответили на поставленный вопрос шутками. Большая часть их заявила о том, что они хотели бы стать дворниками, прачками, поварами и т.д. - перечисляли профессии, которые и тогда считались не престижными. Я отнеслась к заданию учительницы серьезно и написала, что буду учителем истории. Не могу отыскать в своей памяти объяснение, когда и как возникло это желание, действительно ставшее целью всей моей жизни. Учителя истории, которому я могла бы симпатизировать и подражать, еще не было в моей школьной жизни. Не было ли это отголоском споров, которые велись взрослыми перед их арестом в Чарджоу? Или, неведомо для меня, уже сказывалось влияние атмосферы общества, «поврежденного в уме»? Атмосферы, отложившейся в подсознании наблюдательного ребенка? Не могу утверждать. Но учебники по истории с зачеркнутыми портретами расстрелянных военачальников я уже видела. По этим учебникам я изучала историю в четвертом классе у Михаила Васильевича на станции Талхатан-Баба. И в моей голове уже гнездился вопрос: «Почему их портреты зачеркнули?» Надо было узнать. Заканчивая свое сочинение, все три раза я написала без мягкого знака: «Для этого надо учится, учится и учится». Это след просоветского воспитания: я копировала, пусть неграмотно, известное высказывание Ленина! Внизу во всю ширину тетрадной страницы под моим сочинением каллиграфическим почерком рукой Людмилы Тимофеевны было выведено: «Посредственно». Это была пощечина по моей искренности и усердию. А может быть предупреждение – не обезянничай? В моей памяти эта оценка моего «творчества» стала зарубкой, в последующем сыгравшей серьезную роль в моем профессиональном становлении. Закрываю глаза (я, историк более чем с полувековым стажем), и до сих пор «вижу» эту страницу, но без обиды. Уже и тогда моя обида прошла очень быстро, но своим ученикам в школах и студентам в вузах я старалась не причинять таких обид. Меня всегда интересовало, куда моего ученика или студента ведет его мысль? Неважно какая, лишь бы учился думать, мыслить.
