2 февраля, пятница.
Вот что a peu pres {Примерно (франц.).} пишет Гейдеке в своем "Русском Меркурии" о Карамзине:
"Известный в Германии российский писатель г. Карамзин подвергся той же участи, какой подвергаются и все люди, возвышающиеся над посредственностью, то есть он находится между двумя партиями: одною доброжелательствующею и другою ему враждебною. В продолжение нескольких лет большая часть читающей публики нарасхват раскупала все издания, которых заглавия украшены были именем Карамзина, но между тем в числе стольких читателей, жаждущих сочинений Карамзина, находились и такие литературные соглядатаи, которые искали этих сочинений единственно для того, чтоб найти в них какой-нибудь признак якобинских правил, которые можно было бы обратить в предосуждение сочинителю. Провидение, так неусыпно пекущееся о людях добродетельных, разрушило все эти козни, и гений-хранитель провел Карамзина невредимо посреди мытарств цензуры. Любовь Карамзина к истине и его откровенность остались неизменными во всех обстоятельствах. С мужеством древнего римлянина и настоящего свободного гражданина и патриота он не преставал совершенствовать русский язык и обогащать его слово, и когда недоброжелатели его убедились, что со стороны политических мнении задеть его нет возможности, то задумали достичь своей цели другим способом: стали унижать достоинство его сочинений и подвергать сомнению самый его талант. Между прочим, упрекали его в том, что он изменяет русский язык и ослабляет силу его выражений, что он вводит в него несвойственные ему обороты речи и новые слова, отчего русский язык так же мало походить будет на свой коренной, славянский, как нынешний изнеженный итальянский язык мало походит на латинский Цицерона, Ливия и Тацита. На все эти обвинения Карамзин не отвечал ничего и похвальным словом Екатерине II доказал, что он не нуждается в оправданиях. Но закоренелая вражда непримирима. Многие, почитающие себя ветеранами русской литературы, не могут простить Карамзину, что он в таких молодых летах успел приобресть такую славу, что современники почитают его любимейшим своим писателем".
Засим Гейдеке объясняет, что он не излагает собственного мнения своего о сочинениях Карамзина, потому что по чувствам особенного уважения, которые он питает к сочинителю как к человеку высокой души и благороднейших свойств, суждения его могли бы показаться пристрастными, а ограничивается только несколькими выписками из критик и рецензий на Карамзина (напечатанных в 8-й книжке "Северного Вестника" 1804 года, издаваемого г. Мартыновым, стр. 111), из которых ясно, без всяких комментарий, усмотреть можно, какая из двух партий справедливее в своих суждениях о Карамзине: доброжелательствующая ему или враждебная. Эти выписки могут в то же время служить примером, как доселе еще в России неосновательны положения критики в отношении к словесным наукам.
Гейдеке прибавляет, "что если издателя "Северного вестника" и нельзя прямо назвать врагом Карамзина, то уже ни в каком случае нельзя считать его в числе людей, ему благоприятствующих. Кроме того, что издатель поместил в своем журнале критику на Карамзина, написанную в тоне весьма насмешливом, он еще присовокупил к ней собственное примечание, в котором говорит, "что почитает приятнейшею обязанностью засвидетельствовать искреннюю благодарность любезному сочинителю этой критики". Следовательно, он вполне разделяет с ним мнение, в критике изложенное, а между тем этот любезный сочинитель, обозревая все рецензии, которые напечатаны были в "Московском журнале" в 1791--1792 годах, издаваемом Карамзиным, не позаботился даже узнать, которая из них написана самим Карамзиным и которая нет, и все их приписывает Карамзину потому только, что журнал издавался под его именем".
В заключение Гейдеке предлагает свои выписки, о которых распространяться не буду, потому что "le secret d'ennuyer est celui de tout dire"{Средство наскучить -- говорить все (франц.).}, и упомяну только о замечательном окончании статьи его. Вот оно: "Но если б г. Карамзин захотел обращать внимание на отзывы этих партий, если б вздумал дорожить хвалою непризванных ценителей его таланта или ставить во что-нибудь хулу своих завистников и если б, сверх чаяния, современники его оказались неблагодарными к его заслугам, то пусть удастся ему получить то же, чего так желал и что, наконец, получил Овидий: "Si tamen a memori posteritate legar"" {Лишь бы читало меня памятливое потомство (лат.).}.
Свободное копирование
