ПИСЬМО 194-е
Любезный приятель! Таким образом, собравшись совсем в последних числах месяца генваря, отправились мы с женою в Москву, с намерением провесть там масленицу. Жену мою наиболее побуждало ехать туда со мною то, что в Москве находились в сие время племянницы мои, госпожи Травины, и чрез письма подзывали нас туда, чтоб вместе с ними там недели две-три пожить, с ними совокупно всюду и всюду поездить и взять в московских зимних увеселениях соучастие; а как и по самой моей должности требовали обстоятельства необходимого свидания с стариком-князем, моим командиром, то случилось сие кстати.
О путешествии своем скажу только то, что во время оного не случилось с нами ничего особливого. Мы заезжали на самое короткое время в свою деревню и только что переночевали, а в Серпухове кормили мы в сей раз лошадей и обедали в доме знакомца своего, купца Семена Григорьевича Квасникова. В Москву приехали поутру и остановились сперва на короткое время у Серпуховских ворот, где московские воры вытащили у меня из возка и украли книгу, Дергамову физико-теологию, которую и поныне еще сожалею. Потом переехали и расположились было стоять на Пятницкой, в одном приятельском доме. Но племянницы мои не успели узнать о нашем в Москву приезде, как приехав к нам, уговорили нас, чтоб переехать к ним и чтобы жить вместе с ними в нанятом и довольно просторном доме, на что мы охотно и согласились и в тот же еще вечер перебрались к ним на Пресню, где сей дом находился и был для всех нас довольно поместителен.
Не успели мы разобраться и сколько-нибудь от путевых трудов отдохнуть, как оставив жену свою заниматься своими делами с родственницами и тогдашними хозяйками нашими и разъезжать, куда им было надобно, спешил сам по должности своей видеться с своим командиром. Князь был приезду моему очень рад, принял меня очень милостиво, ласково и хорошо, и увидев все мною сделанное, был всеми трудами и стараниями моими чрезвычайно доволен, а особливо моими планами, рисунками, чертежами и описаниями, и приказав мне как можно чаще к себе приезжать, поручил мне отыскать дом нашего наместника и побывать у него с предложением о начатии нашего с ним обменного по деревням дела. Сие я и не преминул учинить. Наместник жил тогда в своем доме на Остоженке, и я, отыскав оной случайным образом, пробрался к нему с заднего крыльца прямо в кабинет, и будучи принят и от него очень благосклонно, приступил тотчас к переговорам с ним о промене деревень, и тотчас у нас с ним и началось сие важное дело, продолжавшееся более трех недель и кончившееся уже пред самым моим из Москвы отъездом. Несколько раз принужден я был переезжать то от князя к нему, и говорить с ним и г. Веницеевым, бывшим тогда еще секретарем у него и всеми его делами управлявшим и со мною при сем случае в первой еще раз вскользь познакомившимся, и от наместника к князю с предложениями разными; а чрез несколько дней, чрез посредство мое, имели они и личное друг с другом свидание и изустные переговоры. Наместник, каков ни был пышен и в тогдашнее уже время, однако облегчился и приезжал для конференции сей сам к старику моему князю, при котором случае имел я особенное удовольствие видеть обоих их, меня друг другу рекомендующих и взаимно превозносящих меня похвалами, что все еще более увеличило в наместнике доброе обо мне мнение и доставило мне множайшую ко мне благосклонность, и которая мне со временем очень пригодилась кстати, как о том в свое время упомянется.
Между тем как продолжалось у нас с ним сие дело, имел я довольно досужного времени к свиданию и со всеми моими бывшими тогда в Москве друзьями, родственниками и знакомцами, и разъезжать к ним когда один, когда с своею женою. Домы господ Афросимова, Павлова, Хитрова, госпожи Арсеньевой и некоторых других были не один раз нами посещаемы, везде принимали нас с удовольствием и угощали всячески. Кроме того, при случае бывания у наместника спознакомился я вновь со многими нашими тульскими дворянами, как-то: с гг. Игнатьевым, Сокоревым, Хомяковым и некоторыми другими, и с некоторыми из них основать дружество. Племянницы мои, имевшие также многих у себя знакомых, познакомили и нас с ними, из которых в особливости значителен был дом господ Калычовых. И как у всех их бывали мы нередко, а временем приезжали и они к нам; из публичных же увеселений, как-то театров и маскарадов, не пропускали мы почти ни одного, а особливо в продолжение масляницы, то могу сказать, что находясь почти в вихре разъездов и посещений, и не видали как пропило трехнедельное наше в сей раз пребывание в Москве, и время сие было для нас очень весело и приятно.
Но ни с кем свидания мои не были так часты и интересны, как с господами Салтыковыми, жившими тогда с княгинею своею, Белосельскою, в большом ее и огромном каменном доме. Не один, а меого раз бывал я у них и провождал по нескольку часов времени в приятных с ними разговорах, а особливо с другом моим, Александром Михайловичем, в дружеских и ученых собеседованиях. Сей человек, питая в сердце своем непременно и до самой даже рановременной кончины своей нелицемерное и истинное ко мне дружество, подарил меня тогда, между прочим, для частейшего напоминания о себе, хотя сущею безделкою и особого устроения жестяною лаковою чернильницею, но которая так мне была мила, что я во всю последующую жизнь мою обмочал перо мое в ней и которая и поныне еще, хотя уже изветшалая, но стоит передо мною на моем пульпете и мне ежедневно сего милого и любезного человека и его ко мне дружбу напоминает, хотя в тридцатилетний период времени и гораздо уже состарелась.
Кроме сего достопамятно было мне, что при сих моих с господами Салтыковыми (свиданиях) вздумалось было им из любви своей ко мне предлагать мне о перемене своего места и о принятии над деревнями княгини Белосельской управительской должности с большим жалованьем. Но я не дал им о том более одного раза и заикнуться, ибо тогдашним местом своим и всеми обстоятельствами своими был я так доволен, что было бы самою глупостию, если б восхотел я о самопроизвольном оставлении оного и подумать, умалчивая о том, что предлагаемое управительство казалось и слишком для меня унизительно и бесчестно.