20 февраля, понедельник.
Превесело кончил я вчера день свой. У Лобковых было много гостей. Старик С. А. Всеволожский, человек распремилый, настоящий камергер двора Великой Екатерины, говорил без умолку. Как он мастерски умеет найтись с барышнями, которых с дюжины его окружало! всякой из них сказал он ласковое и приветное слово. Сказал бы что-нибудь и я -- только одной, да не достает смелости и во рту каша. Говорится: "от избытка сердца глаголят уста"; а у меня напротив, от избытка сердца уста немотствуют. Были адъютант государя П. А. Кикин и капитан Лукин, известный силач. Первый говорил со мною о литературе и профессорах и очень дельно; кажется, очень ласковый и внимательный человек; а последний -- тихий и скромный моряк: все сидел и молчал у карточного стола; сколько молодой Всеволожский ни заговаривал с ним о силе и ни рассказывал ему о прежней чудесной силе графа А. Г. Орлова, у которого Всеволожские домашние люди, Лукин ни слова о себе и за ужином говорил только о посторонних и самых обыкновенных предметам, например, что Москва обильна красавицами и богата радушием.
Обед у князя М. А. был прекрасный: простой, вкусный, всего вдоволь. В доме говорят, что за старшую княжну сватается жених, только князь покамест слышать не хочет и говорит, что прежде двух или трех лет не выдаст. За обедом в почетном месте опять сидел Плавильщиков, а Злов подле меня и важно потягивал мадеру. Князь приказал поставить ему особую бутылку, примолвив: "Никому, братец, своей порции не давай". Плавильщиков признался, что комедия его была худо вырепетирована и разыграна и оттого не могла иметь успеха, но что в следующий раз она пойдет лучше, тем более, что он сократит ее. Может так, а может и не так -- увидим.
После обеда заставили Злова петь арию из "Волшебной флейты": "In diesen heiligen Hallen" {В этих священных чертогах (нем.).}. Перевод этой арии показался мне похожим на мой перевод хора в опере "Элиза", которую мы переводили вшестером, за 50 руб. Сенбернардские отшельники, найдя живописца, засыпанного снежною лавиною, звонят в колокол и трагически поют:
Хоть висит недавно,
А звонит исправно!
Как ни мало внимательна публика к оперным стихам, но мой хор заставляет ее всякий раз смеяться, хотя положение действующих лиц и очень печальное. Зато Злов без умничанья и с чувством пропел на голос: "Freut euch des Lebens" {Радуйтесь жизни (нем.).}, подражание песни Коцебу: "Es kann ja nicht immer so bleiben" {Навсегда так не может остаться (нем.).}. Последние куплеты в пении недурны:
И прежде нас много бывало
У жизни веселых гостей,
И вот мы, на память почившим,
Бокал осушаем, друзья!
И после нас будет немало
У жизни веселых гостей:
И также, нам в память, счастливцы!
Они опорожнят бокал.
Да, да, круговая порука! Злова заставили повторить, и он повторил куплеты и потроил запамятный бокал.
Немецкая масляница во всем разгаре. Завтра 2-я часть "Русалки" и после бал. Штейнсберг прислал билеты на спектакль и на бал, но я возвратил: как-то совестно, а чувствую, что на бале не обойдется без потех и взглянуть бы не мешало. Приносивший билеты Петерс сказывал, что Штейнсберг ожидает Гальтенгофа и Гунниуса с семейством. Один -- славный тенор, а другой -- бас, знаменитый в Германии. Потом будут репетировать большие оперы: "Волшебную флейту", "Дон-Жуана", "Die Entfuhrung", "Аксура", "Оберона" и проч. и проч. Приятельница моя, меньшая Соломони, поступает в труппу примадонною, и нет сомнения, что с ролями доны Анны, Констанции и Памины справится лучше, нежели с ролью вертлявой Лизеты. Простить ей не могу эту Лизету: из чего я трудился?
Свободное копирование
