ПИСЬМО 188-е
Любезный приятель! Пребывание мое в столице было в сей раз очень недолговременно, ибо как вся надобность моя наиболее состояла в личном свидании с князем, и чтоб мне с ним переговорить кое о чем относящемся до обеих вверенных управлению моему волостей, Бобриковской и Богородицкой; то мы скоро и в немногие дни дело свое с ним кончили.
По донесении ему обо всем в подробности, что я нашел в волости, наиглавнейшая моя надобность состояла в том, чтоб переговорить с ним о предметах, относящихся до производимых там строений. Я привез к нему с собою списки и ведомости о всех материалах, потребных еще к окончанию работ сих, и как о имеющихся в наличности, так и о тех, кои заготовить еще надобно. При рассматривании оных и цен, требуемых за лесные и железные материалы, удивился князь увидя их гораздо умереннейшими, особливо против тех, которые были при умершем предместнике моем, князе Гагарине, и догадываясь о истинной тому причине, усмехался только князь и изъявлял отменное свое удовольствие о моих ценах и в ту же минуту апробовал оные. После того стали мы говорить о плотниках и штукатурах, кои потребны были также для сей отделки; и как оных в тамошних местах нигде отыскать было не можно, то князь, по обыкновению своему, взял на себя приискать их в Москве, и заключив с ними контракт, прислать ко мне при наступлении весны, чем я был и доволен.
По окончании всех наших переговоров (с князем), относящихся до строения, довел я с ним речь и о некоторых обстоятельствах, относящихся до волостей. Из всех их наиважнейший предмет был о множестве незаконных выставок или кабаков, находящихся в Богородицкой волости. До сего издревле было по всей волости только три кабака, но предместнику моему, господину Опухтину, рассудилось как-то бывшему тогда откупщиком купцу дозволить во всех почти знаменитейших селениях завести под именем выставок, только в праздничные дни, порядочные и всегдашние питейные домы или кабаки. Не знаю подлинно, а говорили, будто бы стоило дозволение сие откупщику нескольких тысяч и что г. Опухтин и после всякий год получал за сию недозволенную ежедневную продажу вина добрую с откупщика пошлину, преемник же его, умерший князь Гагарин, еще того множайшую. В неложности сей общей молвы много удостоверяло меня и то, что г. Варсобин, служивший при всех таких делах главным маклером и орудием, подлипал было и ко мне с такими ж предложениями, а именно, чтоб не давать откупщику одному наживать от того многие тысячи, а не грех бы ему было и поделиться в том со мною. Но как я всего далее удален был, чтоб давать таковым и подобным тому другим внушениям в голове своей место, то слушал сие только усмехаясь, и без дальних обиняков давал Варсобину знать, чтоб отложил он сии блины до другого дня, или, яснее сказать, перестал бы о том и думать. Таковыми ответами обыкновенно я всегда молодца сего отбояривал, когда случалось ему подъезжать ко мне с таковыми плутовскими предложениями; и хотя я знал, что сие было ему не по душе и не весьма приятно, но сего нимало не уважал, а шел прямою дорогою и делал свое дело и то, чего требовала от меня честь и совесть.
Всходствие чего и в сем случае, как мне довольно сделалось известно, что неуказные кабаки сии, коих число до двадцати простиралось, обращались в неизобразимый вред волостям и что все мужики спивались на них с круга и ежегодно пропивали до несколько десятков тысяч рублей, а сверх того опасался я, чтоб после от кабаков сих не претерпеть бы самому мне какой напасти и беды, то и почел я долгом своим донесть о том старику-князю и, обстоятельство сие представив в настоящем его виде, спросить, что прикажет он с сим делать.
Князя удивило таковое донесение. Оно было для него совсем неожидаемым и заставило несколько минут о том думать, между которым временем я с любопытством дожидался его ответа. Наконец, спросил он меня:
-- Жалуются ли на сие мужики и не считают ли сего себе отягощением?
Сей вопрос удивил также и меня, как мой его, но я ему тотчас сказал самую истину: что жалоб от них хотя и нет, да и быть не может, поелику всякий таковой домик может почесться для них, по привычке их к пьянству, селением небесным; но что от них существительный вред для них и всей волости происходит и что многие не только совсем пропились и разорились, но из добрых людей сделались негодяями, то была неоспоримая истина.
-- То так! -- сказал на сие князь. -- Но и то правда, что уничтожение кабаков сих может доставлять нам множество досад и хлопот. Нам принуждено будет заводить дело и ссору с присутственными местами, а мне бы сих скучных дрязгов не хотелось.
-- Да как же изволите приказать? -- спросил я.
-- И, -- сказал наконец князь, -- когда они уже однажды введены, то так уже и быть... Оставьте их с покоем! К тому же, -- рассмеявшись, продолжал он, -- мужичков наших, а особливо таких богатых и всем довольных, как волостные, трудно воздержать от пьянства. Найдут они и везде винцо свое любимое; а что они пропивают много денег, так это едва ль не полезнее того, что они зарывают их в землю, и у дураков великое множество пропадает их без вести.
-- Да, это правда, -- сказал я, -- сие и мне уже несколько раз слышать случалось, и недавно сказали мне, что у одного мужика зарыто было в землю более 500 рублей, но как он, не сказавши никому из детей о месте, где они зарыты, умер, то они так и пропали. А о том, что у многих были они перекрадены, доходили уже до меня не однажды просьбы.
Итак, посмеявшись мы тому, на том и положили, чтоб кабаки оставить мне по-прежнему с покоем, что мне хотя и не весьма было приятно, но я рад, по крайней мере, был, что предварил князя тем от всякой быть могущей на меня напрасной клеветы за оные.
Свободное копирование
