С большим трудом я дождалась сентября, устроила Алешу в ясли и поехала увольняться в Ковров. Перед самым приездом не выдержала и написала всю правду Фае. Она стала бы расспрашивать о муже, нужно было бы что-то опять придумывать, выкручиваться – я не хотела больше лжи. Тем более лгать ей. Она-то со всей душой расспрашивала, по-доброму, а я не могла открыться ей.
В лаборатории Саши не оказалось, его опять отправили на сенокос. Задерживаться я не собиралась, тем более начала скучать по Алешке, как только выехала из дома.
Фая меня ни о чем не спросила, молча, подошла и обняла.
Но Сашке, видимо, кто-то сообщил о моем приезде.
Я собиралась устроить небольшой прощальный вечер для своих друзей. Мы с Таней шли из магазинов с сумками, набитыми продуктами, увидели Сашу на скамейке у нашего подъезда. Сколько он уже там просидел не знаю, но он не дал мне даже занести сумки: «Ты сейчас уйдешь, и больше я тебя никогда не увижу».
Этот разговор был такой же сумбурный, как и все предыдущие. То он утверждал, что я необыкновенная женщина, спрашивал, хочу ли я, чтобы он вернулся ко мне. То говорил о том, как хорошо жена понимает его, он скоро должен стать отцом. «Я уже отец, но я все еще не нашел себя, как тебе это удалось?»
Взял у меня адрес, забрал все фотографии Алешки, которые я привозила показать девчатам. Пытался приласкать меня, хотел, непременно, куда-то пойти, в ресторан в том числе, хотя был в рабочей одежде, а у меня в руках – все те же сумки с продуктами. Я совершенно терялась под его напором, так хотелось верить в его ласковые слова. Но я ни на минуту не могла забыть о том, что у него есть жена, и она ждет ребенка. Никуда мы с ним не пошли. Вечер я провела с друзьями, а утром на следующий день уехала.
Тяжелый это был путь. Сашка стоял у меня перед глазами, казался самым дорогим, необходимым человеком. Звучали в ушах слова популярной тогда песни:
«Прощай!
Ты помнишь, плыли в вышине
И вдруг погасли две звезды,
Но лишь теперь понятно мне,
Что это были я и ты».
Больше я его не видела.
Алеше еще не исполнился год, и в отделе кадров мне предложили написать в трудовой книжке, что я увольняюсь в связи с рождением ребенка. Будет больше времени для поиска новой работы. Я согласилась, но это мне не помогло, скорее наоборот.
Пока я ездила, Алеша заболел дизентерией. По-моему, мама просто перекормила его, ей все время казалось, что он голодный, никакой кишечной палочки у него так и не нашли. Тем не менее, меня заставили лечь с ним в больницу, просто приехали на скорой помощи и увезли.
Больница в нашем городе заслуживает особого описания, тем более эти бывшие холерные бараки стоят до сих пор. В палате, куда нас положили, умещалось двенадцать детских кроваток, столько же матерей. Но матерям кровати не полагались, ставили на ночь раскладушки, днем их убирали. В соседней палате находились дети с другим инфекционным заболеванием, приходилось держать детей все время на руках, чтобы они не ползали, не брали чужие игрушки. Многие еще не умели ходить, как и мой Алеша. Если ребенок просыпался и плакал ночью, выходили с ним в коридор, чтобы не будить остальных детей. В палате топили газовую печь, в коридоре было значительно холоднее, дети часто простужались. Простудился и мой Алеша, у него поднялась температура. Больничных пеленок и ползунков не хватало, стирали в туалете, развешивали, где придется. Больничный лист оплачивали только матерям детей младше года, другие дети считались самостоятельными, ни больничный лист, ни питание их матерям не полагалось.
В этой больнице Алеша сделал свои первые шаги. В середине палаты днем было достаточно места, и он шагнул вслед за мальчиком такого же возраста. Дома у нас было тесно, и у него всегда была возможность за что-то ухватиться.
Тетя Нина работала медсестрой как раз в этом инфекционном отделении, она забрала меня домой под расписку, когда я уже не могла находиться там. Дома мы вылечились гораздо быстрее.
Стаж у меня все-таки прервался, а запись в трудовой книжке, где была указана дата рождения ребенка, сыграла плохую роль. Никто не хотел брать на работу женщину с маленьким ребенком. От отчаяния я решила устроиться работницей конвейера на агрегатный завод. Меня взяли на чуть более престижное место – учеником оператора - металлизатора. На заводе я проработала четыре месяца, немного на участке металлизации, где покрывали алюминиевой пленкой детали для сувениров и игрушек, затем заменяла ушедшую в отпуск инструментальщицу. От следующего «повышения» я отказалась, потому что с помощью Ужинского устроилась в воинскую часть программистом. Ужинский стал директором той школы, из которой ушел отец. Немного программировать я успела научиться в Коврове, а лучших программистов тогда в нашем Вольске все равно не было, как не было и электронно-вычислительных машин.