Я не ходила в детский садик, девочек-подруг у меня не было, если не считать Тосю – сестру одного из друзей брата. Росла я довольно слабой, болезненной, плохо переносила жару. Даже в бане не могла ходить в общее отделение, мне становилось там плохо. Из-за меня семье приходилось высиживать длинные очереди в «номера». Подвижные игры для меня тяжеловаты, гораздо лучше посидеть с книгой. Мы с братом оба любили читать книги, иногда дрались из-за них, каждому хотелось первому прочитать новую интересную книгу. Я научилась читать вместе с братом, слушая, как он учит уроки, в пять лет записалась опять же с ним вместе в библиотеку. Тогда же и возникла моя странная для маленькой девочки мечта. Во всяком случае, на традиционный вопрос «Кем ты хочешь быть?» я уверенно отвечала: «Писателем!» Взрослые удивлялись, посмеивались, но переубеждать меня в этом возрасте не пытались. Книги я читала, конечно, детские, но иногда попадались и «взрослые», дающиеся с трудом. От них оставалось впечатление темноты в голове, я понимала, что знаю очень мало, хотелось узнать больше. Брат, когда я обращалась к нему с вопросами, чаще всего смеялся и начинал поддразнивать: «Не знает, не знает, даже этого не знает!» Сейчас думаю, что он и сам не знал, но таким образом отстаивал свое старшинство и превосходство. А я в результате стала бояться спрашивать, это потом сильно мешало мне во время учебы, но я искала ответы на вопросы опять же в книгах, часто находила, хотя и не всегда.
Любимыми авторами, как и у большинства детей нашего поколения, были Осеева, Носов, Гайдар, Катаев. Книг в доме было много, отец часто рекомендовал, какую книгу прочитать в первую очередь. Отца мы побаивались, хотя он никогда не кричал на нас, в отличие от матери. Мама кричала часто, но ее крики скорее раздражали, чем пугали. Причем мне часто доставалось за брата, он натворит что-нибудь и убежит, мать кричала на меня, а когда он появлялся, ее пыл уже проходил.
Наш город очень красив. Много старинных зданий похожей на Петербург архитектуры, с колоннами, куполами, лепными украшениями на фасадах. Так и говорят: «Вольск – городок, Петербурга уголок». Только в самом центре в сквере за площадью много лет на месте взорванного собора стояли развалины большого здания. Нам объясняли, что здесь начинали строить театр, но не смогли достроить из-за ошибки архитектора. Вроде бы там грунтовые воды оказались слишком близко. Перед развалинами поставили высокую каменную трибуну, с нее руководители города принимали демонстрации, проходящие на площади 7 ноября и 1 мая. Зимой в центре площади ставили большую елку, строили домики и горки из толстых голубоватых льдин.
Дом, где жила моя семья, располагался не в центре, но и не на самой окраине До центра можно было дойти пешком или доехать на автобусе, который останавливался возле нашего дома. Два окна самой большой комнаты, зала, выходили на улицу с булыжной мостовой. Машин было не очень много, утром и вечером по улице гнали стадо коров, появлялись иногда обозы запряженных в телеги верблюдов. Впоследствии коровы и верблюды исчезли, машин стало больше, но район признали оползневым и движение по этому кварталу закрыли. Машины шли по другим улицам, спускаясь под гору мимо углового дома Тарасовых. Весь город на холмах, всюду подъемы и спуски.
Дом вроде бы считался одноэтажным, во всяком случае, на улицу выходили только окна верхнего этажа, внизу располагались кухня с русской печью и темный чулан с сундуками, набитыми старыми вещами, подшивками журналов и газет, старинными книгами с твердыми знаками и ятями. Для чего-то хранились прозрачный стеклянный револьвер с длинным, надколотым дулом, кувшин в виде медведя, также с разбитым горлышком. Здесь же лежали узорные керосиновые лампы на высоких ножках, самовары, тяжелые чугунные утюги, коробочки и шкатулки, пузырьки и флаконы.
За большой комнатой рядом друг с другом располагались маленькая спальня без окон и так называемая столовая, здесь семья собиралась за столом и здесь же стояли наши детские кровати. На стыке этих трех комнат узкая, высокая, до потолка печь – голландка. Родители спали в спальне, бабушка в следующей небольшой комнатке с окном во двор, отгороженной фанерной перегородкой от прихожей, в которой дверь в длинный коридор верхнего этажа с небольшим темным чуланчиком рядом с этой дверью. И в этой же прихожей люк с узкой и крутой лестницей вниз, на кухню. Боковые окна зала и столовой выходили в верхний коридор. Одна дверь этого коридора открывалась во двор, ей мы обычно и пользовались, а вторая, «парадная», открывалась на улицу и чаще всего запиралась длинным, толстым, железным крючком. На этом крючке можно было повиснуть и покачаться, если никто не видит. Еще один вход со двора вел в короткий коридор перед кухней. Из кухни наверх можно было подняться только по крутой лестнице, с которой мы неоднократно падали. Люк огорожен перилами с одной стороны, с другой – узкая полоса под подоконником, ничем не огороженная. Один раз бабушка поливала цветы на подоконнике верхнего этажа возле люка и, забывшись, шагнула назад в лестничный пролет. Конечно, сильно расшиблась и болела.
Из окон, выходящих во двор хорошо была видна Волга как раз в том месте, где в нее впадает Большой Иргиз.
Топили дровами голландку наверху и русскую печь на кухне внизу. В особо холодные зимы внизу ставили еще железную круглую «буржуйку».
Отец и мать целыми днями на работе, домашним хозяйством занималась бабушка. Она же сидела с нами маленькими, никаких отпусков по уходу за детьми женщинам не давали. Заканчивался послеродовый декретный отпуск, и нужно было выходить на работу. Отпускали только на несколько часов тех, кто кормил ребенка грудью.
О бабушке у меня воспоминаний мало, она всегда что-то делала и ворчала на нас с братом: «У других дети, как дети, а эти – черт знает что!». Ей действительно некогда общаться с детьми. Готовить надо в русской печи, управляясь длинными ухватами с тяжелыми чугунками. Воду надо носить ведрами из колонки на другом конце квартала. Стирают на стиральной доске в большом оцинкованном корыте. Летом нужно обрабатывать огород во дворе. Осенью солят в бочках огурцы, помидоры, капусту. Капусту в больших количествах рубят тяпками в деревянных корытцах. Еще бабушка успевает шить на зингеровской швейной машинке одежду для всей семьи. Я щеголяла в нарядных платьицах с рукавами-фонариками, в осеннем пальто, украшенном вышитыми вишенками, в зимнем пальто с пелериной. Один год она жила у дочери в Средней Азии, где та работала медсестрой после окончания медицинского училища. Слава в это время уже учился в школе, а я оставалась дома одна.
Свободное копирование
