По отъезде князя восхотелось мне, со всем своим семейством, съездить в свою деревню. До того езжали мы обыкновенно на самое короткое время, а в сей раз хотелось мне пробыть там поболее, и несколько дней сряду; Побуждала меня к тому наиболее сады мои; я жалел об них, видя их без себя час от часу сиротеющими, и мне хотелось сколько-нибудь поддержать оные. Чтоб мне не так было скучно, то подговорил я с собою ехать туда и моего лекаря, которой и помог действительно мне проводить все дни тогдашнего пребывания моего в деревне с множайшею приятностию. В сей приезд вздумалось мне внизу под горою бывшую тут небольшую колдобину с водою разрыть и превратить в порядочную четыреугольную сажелку, послужившею потом первым основанием всем моим водяным украшениям в сей подгорной части моего нижнего сада. Самой земляной холм, украшающий так много весь сей низок, с воздвигнутым на нем круглым павильончиком, насыпан был в сей самой раз из земли, вынимаемой тогда из сей маленькой, но после уже гораздо расширенной и в озерко превращенной сажелки. И мы не один раз присутствовали с лекарем при сей работе: он с своею трубкою, а я с книгою в руках, и занимались приятными разговорами. Ему вся моя усадьба и сады чрезвычайно полюбились, и он не мог довольно расхвалить оные.
Все последующее за сим лето провели мы хорошо и с удовольствием. В половине оного кончился уже и другой год пребывания моего в Киясовке, и мы не видали почти как протекло сие время. Жить нам тут так было хорошо, что чем долее мы тут жили, тем более находили в тамошнем своем пребывании приятностей и удовольствий. Весьма много помогала к тому приязнь и дружество к нам всех тамошних соседей. Все они сделались нам власно как родные и не было никого из них, который бы не любил нас искренно, и чтоб которому и мы тем же не соответствовали; а особливо дом помянутой госпожи генеральши Олицовой был нам отменно благоприятен. Она принимала нас и обходилась с нами как бы с кровными своими родными, и мы были ею очень довольны. Весьма дружны были мы также с домом Кологривова, Николая Ивановича и его семейством; а меньшая дочь господина Беляева, по имени Алена Федоровна, жила почти безвыездно у нас, и сделалась власно как принадлежащею к нашему семейству, так полюбили ее все мои домашние.
Одно только печальное происшествие, случившееся в течение сего лета, нас несколько огорчило. Лишились мы нашего умного и ученого священника Никиты, помогавшего мне так много провождать время свое с приятностию. Вогнала его в гроб злая чахотка, нажитая им от проклятой и пагубной страсти к вину, к чему он сделал еще смолоду и живучи в Коломне привычку, и от которой не мог никак отстать и во время пребывания своего в Киясовке. Я сколько ни старался его от оной отвратить, но все старания мои были безуспешны, и злая чахотка поразила его и столь сильно и скоропостижно, что не помогали ему никакие лекарства, лекарем нашим к тому употребляемые. А что особливого замечания было достойно, то болезнь сия пристала от него и к жене его, женщине молодой и весьма доброй и прекрасной. И оба они вдруг начали как воск таять, и не можно было без жалости смотреть на них. Ибо в один день, и будучи на ногах, кончили свою жизнь, так что мы их в один день и в одной могиле похоронили. Оба они были столь любления достойны, что мы и поныне не можем вспомнить об них без сожаления.
Впрочем, как ни занимался я в течение сего лета разными до хозяйства относящимися опытами и делами, и сколь ин деятелен был в сем отношении, но не оставлял никак и литературных своих и любопытных упражнений; но, по прежнему своему обыкновению, посвящал им все свободные часы своего времени, и сколько помнится мне, то в самое сие летнее время окончил я перепискою вторую часть своей "Детской философии", и отправил оную в Москву к господину Гиппиусу для отдания в печать. Далее трудился я в описывании с натуры всех врачебных трав, сделавшихся мне до того времени известными. К сим описаниям их примет приобщал я и все то, что находил в книгах упоминаемого о врачебных качествах каждого произрастения, и все то, что самому мне о том из опытности узнать случилось. И племянник тамошнего прикащика, Иван Михайлов, бывший у меня в канцелярии писцом, и писавший довольно хорошо, должен был переписывать все сочиняемое мною набело. И толстая тетрадь, составившаяся из сих описаний, и поныне хранится у меня, как некаким памятником тогдашнего моего упражнения. Кроме сего, как он, так и самой мой канцелярист трудились над переписыванием набело перевода моего "Китайской Истории". А не гуляли у меня и кисти с красками. Сими успел я столь много раскрасить разных эстампов и картин, что в состоянии был убрать ими почти сплошь всю мою гостиную. И как все картины установлены были в узор, то все приезжающие к нам не могли довольно налюбоваться.
Свободное копирование
