Очередное утро череды монотонных дней сухого сезона; дождей нет уже полгода. Изнуряющая жара не отпускает ни днем, ни ночью; ощущение такое, словно сидишь в бане-сауне, а до ближайшего дождя ждать еще месяца два. Природа застыла в томительном ожидании в пыли и безветрии. Температура днем под +40С, да и ночью не опускается ниже 35. Пьешь воду, как сталевар у мартена, и она тут же истекает потом.
Сегодня помимо основной работы еще и очередное суточное ургентное дежурство. Госпитальным автобусом буквально пробираемся к госпиталю. Узкие грязные улицы с ущербным асфальтом не вмещают автомобильный поток, и он расплывается на пешеходные тротуары. Каких только автомобилей здесь нет: и поджарые "Ситроены", "Пежо", вальяжные "Мерседесы", и японские шустрики, и все это в беднейшей африканской стране! Над городом в безветрии висит голубоватый едкий смог автомобильной гари.
Утро начинается с обхода хирургического отделения, прерываемого вызовами в приемное отделение к ургентным больным. Мажор (главный фельдшер отделения фр.) сообщает, что запланированные плановые операции на сегодня отменяются, так как госпитальная аптека ничего из заказанного не выдала - нет денег. Ну что ж, ничего не поделаешь, это уже не в первый раз, а местный средний и младший персонал оперблока встречает эту новость без особого огорчения. Понять их можно, в операционной работа не для слабаков. Жарко, душно - с клеёнчатым фартуком под хирургическим халатом, маской, в бахилах и резиновых перчатках, действительно, перегреваешься очень быстро. Кондиционеры есть, но они забиты сахарианской пылью, да и вообще, не обслуживаются. Вот и приходится после операций сбрасывать пропитанный потом халат, и буквально выливаешь пот из бахил. В общем, в операционной микроклимат побуждает к работе по-пироговски - не спать и не возиться. А местному персоналу к тому же вот уже третий месяц задерживают зарплату, которая далека даже от африканского прожиточного минимума.
Ближе к обеду - небольшое затишье, но тут в дверях появился инфермьер (фельдшер фр.) приемного покоя, сообщивший, что поступила женщина очень слабая с болями в животе, попросил срочно подойти, посмотреть.
На койке лежала молодая интересная женщина-африканка лет тридцати, с европеоидными чертами лица. Одного брошенного беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что у нее какое-то кровотечение. Лицо покрыто бисеринками пота, видимые слизистые бледные, бескровные. Пульс частый, нитевидный, кожные покровы, даже несмотря на царящую жару, были холодными. Зрачки расширены, выражение лица просящее, страдальческое.
Обратился к ней с вопросом, что болит. Услышал то, что и ожидал: "Болит живот, общая слабость", травм не было. Когда положил руку на живот, то уже никаких сомнений в предполагаемом диагнозе уже не было. Расслабленные мышцы болезненного живота, брюшная стенка буквально колыхалась при нажатии, в животе свободная жидкость, У молодых женщин детородного возраста всегда нужно помнить и исключать в первую очередь, внематочную беременность!
Диагноз внематочной беременности не вызывал никаких сомнений. Обильное внутрибрюшное кровотечение требовало экстренного хирургического вмешательства, сейчас вопрос стоял о жизни пациентки.
Вызвав операционного фельдшера, сообщил ему, что необходимо срочно брать больную в операционную. Выслушав меня, он согласно кивнул головой, и произнес:
- Докто'р, у нас в операционной уже ничего не осталось даже для ургентных операций. Нет перевязочного стерильного материала, шприцов, "кеталара" (обезболивающее), растворов, капельниц, в общем, ничего нет, - и продолжал, - больные для операции сейчас сами покупают все необходимое.
Я попытался говорить и убеждать его в необходимости что-то предпринять, не зная, что именно, в то же время совершенно ясно понимая, что все это, просто, эмоции от бессилия. Фельдшер, с которым я к этому времени поработал уже не один год, и уже успели сложиться хорошие доверительные рабочие отношения, проверенные не однажды в критических ситуациях во время операций, молчал, а потом произнес:
- Вы же знаете, докто'р, какое сейчас время, - и, не договаривая, умолк.
Я прекрасно знал, что он имеет ввиду, правящие военные режимы Мали и Буркина-Фасо устроили войну из-за дележа песка в Сахаре со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Финансирование здравоохранения здесь всегда велось по остаточному принципу, а тут еще и война между самыми не бедными, а нищими странами мира. Больные и до этого почти все необходимое для лечения вынуждены были покупать за свой счет, вот только ургентную хирургию, операционный блок, с грехом пополам, финансировали. Но в последнее время все чаще ощущалась нехватка и в оперблоке, то хирургических перчаток, то шовного, то перевязочного материала, то растворов и даже средств для общего обезболивания.
Теперь наступило время, когда госпитальная аптека ничего не дает уже и для оперблока.
Что же делать?
Находившийся невдалеке дежурный фельдшер приемного покоя, слушавший наш диалог, и до этого молчавший, решил вмешаться в разговор. Надо отметить, что африканцы, в общем-то, народ спокойный, оптимистичный, доброжелательный и... беспечный. И он предложил:
- Sa-va-bien! докто'р (все хорошо! фр.), напишите рецепт, я отдам его больной. Пусть ее родственники срочно идут в аптеку и покупают все необходимое. - И добавил. - Не переживайте докто'р...
Я попытался еще раз объяснить, что сейчас ее жизнь, это вопрос уже нескольких часов, и после операции больную придется вытаскивать буквально за уши с того света. Фельдшер слушал меня довольно спокойно, ожидая, когда я напишу нужный рецепт. Получив его, проверил, все ли там указано, и подошел к пациенте. Я остановился невдалеке за ним.
Подойдя к пациентке, он обратился к ней на местном наречии бамбара. Что он говорил, мне было не понятно. Разговор был непродолжительным, закончился он тем, что инфермьер положил ордонанс (рецепт) на простыню, прикрывавшую пациентку, повернулся, и пошел к выходу. В это время меня окликнули и попросили поторопиться в матерните (родильное отделение фр.). Уходя, я еще раз напомнил фельдшеру о срочности операции, чтобы, как только все будет готово, немедленно вызвали меня в операционную. Фельдшер согласно кивнул головой, и мы разошлись. Находясь в матерните, я несколько раз просил уточнить у фельдшера приемного покоя, больную с внематочной уже доставили в оперблок, на что слышал одно и то же - еще нет, ищут деньги.
Наконец, освободившись от проблемной роженицы, поспешил в приемное к пациентке. Войдя в приемную, увидел дежурного фельдшера, который что-то записывал в журнал, обратился к нему с вопросом:
- Больная еще у вас?
Фельдшер, поднял голову, взглянул на меня и спокойно ответил:
- Да, - и без каких-либо изменений в голосе, добавил. - Но она уже умерла, необходимых медикаментов так никто и не купил.
Чуть помолчав, он продолжал:
- Докто'р, я сертификат (справку о смерти) пациентки уже приготовил, а тело, маневры (санитары фр.) уже перевезли в морг.
Потянувшись к краю стола, он взял лежавшую справку, и протянул мне, продолжив заниматься прерванным занятием.
Мне ничего не оставалось делать, как подписать сертификат.
P.S. Проработав несколько лет в Африке, я так и не смог привыкнуть к поражавшему меня спокойному безразличию и равнодушному отношению окружающих к здоровью, жизни своих соотечественников.
Свободное копирование
