Письмо 173-е.
Любезный приятель! Приступая теперь к описанию езды моей с господином Салтыковым в Серпухов и в Киясовку, которая была для меня довольно достопамятна и против чаяния весьма приятна, начну тем, что я, распрощавшись тогда с князем, не успел поутру на другой день встать и одеться, является уже перед воротами квартиры моей карета, присланная от господ Салтыковых за мною. Я тотчас, собравшись налегке, к ним и поехал и дорогою помышлял о том, кто бы из них трех расположился ехать со мной. Из всех их старший нравился мне как-то всех более. Был он не только старее всех летами, но степеннее, простодушнее других, да и в чертах лица своего имел нечто приятное, дружелюбное и привлекательное, и потому желалось мне, чтоб не иной кто, а он в сотоварищество мне был назначен.
Желание мое действительно и совершилось. Он первой встретил меня по приезде и начал рекомендовать себя в мое ближайшее знакомство и дружбу, сказывая что он будет иметь удовольствие быть моим спутником. Приветствие сие делал он таким простодушным и дружелюбным образом, что восприятое мною об нем доброе мнение тем еще более увеличилось. Я соответствовал ласке его такими же изъявлениями моего удовольствия. И как нашел я его совсем уже в путь собравшимся, то позавтракав и распрощавшись с ними, осыпающими меня ласками и повторениями прежних своих просьб, сели мы с Александром Михайловичем в большую четвероместную карету, и посадив с собою еще какого-то молодого и чисто одетого человека, о котором не мог я сначала узнать, служитель ли он или иной какой был, в путь свой и отправились.
Покуда мы ехали Москвою, господствовало между нами совершенное безмолвие, и мы, как не знающие еще коротко друг друга, посматривали один на другого и спознакомливались так сказать глазами. Но и сии тотчас свели между собою некоторой род дружбы. Но как скоро выехали мы за город и наружные предметы перестали нас занимать и развлекать собою наши мысли, как надлежало нам что-нибудь говорить дабы не терпеть дорогою скуки. Итак, и начали мы поговаривать сперва по обыкновению о пустяках: о погоде, о дороге и тому подобном, а там мало-помалу и о других интереснейших материях. Удивительно было притом, что как он мне с первого вида отменно как-то полюбился, так равно и он ко мне и также с самой первой минуты почувствовал в себе нечто отменно его ко мне привлекавшее. Симпатия ли, господствующая между нашими душами, производила сие взаимное в обоих нас действие, или что иное было тому причиною, уже я не знаю, а только то сделалось после известно, что мы с первой минуты нашего знакомства и не говоря почти еще ни одного между собою слова полюбили уже друг друга, а что всего страннее, то оба и в одно время дорогою тогда имели одинакие мысли и одинакие желания. Он помышлял о том, как бы ему узнать образ и расположение моих мыслей и состояние моих свойств душевных и телесных, а я думал и помышлял о том же самом в рассуждении его и приискивал в мыслях удобную материю к начатию с ним такого разговора, которой бы мог служить мне орудием к испытанию и узнанию его сил и свойств душевных. И как по счастию взехали мы тогда на одно возвышение, с которого видны были прекрасные положения мест и представлялись очам преузорочные зрелища, то рассудил я употребить самые их и поводом к особенному разговору и орудием к замышляемому испытанию или, простей сказать, пощупать у него пульс с сей стороны. Для самого сего приняв на себя удовольственной вид, начал я будто сам с собою и любуясь ими говорить: "Ах! какие прекрасные положения мест и какие разнообразные прелестные виды представляются глазам всюду и всюду. Какие приятные зелени, какие разные колера полей! Как прекрасно извивается и блестит река сия своими водами, и как прекрасно соответствует всему тому и самая теперь ясность неба и этот вид маленьких рассеянных облачков". Говоря умышленно все сие, примечал я, какое действие произведут слова сии в моем спутнике и не останется ли и он также бесчувственным, как то бывает с людьми обыкновенного разбора. Но каким удивлением поразился я, когда увидел, что и он смотрел на все то с равным моему удовольствием и тотчас после окончания помянутых слов моих мне сказал: "Что прекрасно, то прекрасно! Но конечно вы, Андрей Тимофеевич, жалуете прекрасные положения мест и хорошие виды и любите увеселяться красотами натуры".-- "Есть тот грех, отвечал я: как-то с молодых еще лет моих имел я счастие познакомиться с натурою и узнать драгоценное искусство утешатся всеми ее красотами и изящностями, и с того времени так к тому привык, что не могу никогда довольно ими навеселиться, и могу сказать, что доставляли и доставляют они мне в жизнь мою бесчисленное множество минут приятных".
Немногие сии слова были сущими искрами, воспламенившими всю внутренность души моего спутника, и положили первое основание всему последовавшему потом между нами дружеству. Не успел я их вымолвить, как он с некоторым родом восторга воскликнул: "Что это я слышу! и, ах! как вы меня обрадовали!" -- "Чем таким и что такое?" спросил я, удивившись.-- "А тем, сказал он, что я нашел в вас то, чего желал, и чего всего меньше ожидал. Будучи и сам до того и точно таким же охотником, никак не воображал я себе, чтоб мог найтить в вас себе подобного, и тем очень-очень доволен".-- "Признаюсь, отвечал я ему, обрадовавшись также тому, что и я не менее тому рад, и надеюсь теперь, что сие поможет нам проводить время свое в дороге без дальней скуки. Натура поможет нам прогонять ее, станем усматривать везде красоты ее, станем говорить об них и утешаться совокупно ими".-- "Конечно, конечно!" воскликнул он, и действительно тотчас потом начал и он изъявлять мне приятные чувствования души его, производимые видимыми нами предметами, а я делаться отголосками их.
Но не успели мы нескольких верст отехать, как мало-помалу начали входить и в другие разговоры, но далеко не пустые, а важные и приятные, относящиеся то до наук, то до литературы, то до физических и нравственных предметов, и чрез то спознакомливаться от часу больше взаимно, с нашими знаниями, с образом и расположением наших мыслей и чувствиями сердец наших. И какое взаимное удовольствие имели мы оба, узнавая и открывая друг в друге от часу более такие же знания, такие же расположения мыслей, такие же чувствия сердечные и все прочее! Все сие было ни мало неожидаемо нами и все удивляло и радовало нас чрезвычайно и изобразить истинно не можно, сколько приятностей доставляло нам то во все продолжение сего недальнего пути! Мы не преставали говорить ни на одну минуту, и нередко от нетерпеливости сообщить скорее свои чувствования и мысли, перехватывали взаимно друг у друга слова. И о чем, и о чем мы тогда не говорили, каких разных материй не начинали между собою, и с каким прямо душевным удовольствием слушали взаимно все говоренные слова друг у друга, как неописанно удивлялись редкому и прямо удивительному согласию во всем, и мыслей наших и чувств сердечных. Радость и удовольствие товарища моего изображались ясно в его глазах и во всех движениях и чертах лица его. Он не мог довольно надивиться случаю или паче судьбе, сведшей и спознакомившей нас совсем нечаянным и ненарочным почти образом и сдружившей нас друг с другом в немногие минуты и произведшей то, что мы взаимно друг друга искренно полюбили и возымели один к одному нелестное почтение и приверженность.
И действительно, одного сего дня довольно было к связанию между нами тесного и такого узла дружества, которое в одинаковом состоянии продлилось по самую кончину сего милого и любезного человека. Я и поныне не могу вспомнить его, без душевного прискорбия и сожаления о его рановременной смерти, и без чувствования приятных ощущаний при напоминании о тогдашнем времени и о нашем с ним дружестве. Я хотя прошло с того времени уже множество лет, но я всякой день и всего чаще видя пред собой лаковую жестяную и особого устроения чернильницу, из которой я во весь последующий мой век писал и пишу и поныне, напоминаю сего друга моего, подарившего меня ею при одном случае, и в каждой раз когда ни вспомню, благословляю в мыслях прах его и желаю ему ненарушимого покоя, а ему в вечности блаженства.
Свободное копирование
