Борис Владимирович Талантов держал себя на суде превосходно, как рыцарь без страха и упрека. В своем заключительном слове простился с друзьями, завещал им быть верными хранителями веры Христовой и сказал, что он не надеется их больше увидеть, так как состояние его здоровья не позволяет ему ожидать, что он вновь увидит свободу.
Выступавшие в качестве свидетелей его друзья также держались с исключительным мужеством, особенно один молодой вятский парень, бывший семинарист, исключенный за свою дружбу с Борисом Владимировичем из семинарии, чья подпись стоит в числе других двенадцати подписей вятичей под петицией с протестом против действий местного архиерея, пляшущего под дудку властей. Он начал свои показания обращением к обвиняемому: «Здравствуй, Борис Владимирович, отважный воин за веру Христову!»
Я имел с Борисом Владимировичем дело после этого всего один раз: в 1970 году после моего выхода из тюрьмы на свободу, на кратковременную свободу, длившуюся 9 месяцев; я получил от него письмо — письмо с того света, ибо, когда я получил его, Бориса Владимировича уже не было в живых. Он умер в первых числах января 1971 года в лагере.
Тело его было отдано его родным, и он был отпет при большом стечении народа в соборе города Кирова и похоронен на местном кладбище.
Приводя здесь факсимиле его письма, я вместе с его молодым другом, в ожидании теперь уже близкой встречи, говорю: «Здравствуй, Борис Владимирович, отважный воин за дело Христово!»
Между тем деятельность демократического движения продолжалась. 20 августа на квартире Якира в обстановке энтузиазма было составлено письмо «К годовщине вторжения в Чехословакию». Письмо составил Красин, а последние строки принадлежали мне. Это был последний документ, который был подписан мною в 1969 году, так как дни моего пребывания на воле были сочтены. Через три недели я был арестован. А сейчас мы, 16 демократов, подписали это письмо: через два дня оно было передано всеми радиостанциями мира.
Текст письма следующий:
К ГОДОВЩИНЕ ВТОРЖЕНИЯ В ЧЕХОСЛОВАКИЮ
20 августа 1969 года группа советских граждан сделала следующее заявление:
«21 августа прошлого года произошло трагическое событие: войска стран Варшавского пакта вторглись в дружественную Чехословакию.
Эта акция имела целью пресечь демократический путь развития, на который встала эта страна. Весь мир с надеждой следил за послеянварским развитием Чехословакии. Казалось, что идея социализма, опороченная в сталинскую эпоху, будет теперь реабилитирована. Танки стран Варшавского договора уничтожили эти надежды. В эту печальную годовщину мы заявляем, что мы по-прежнему не согласны с этим решением, которое ставит под угрозу будущее социализма.
Мы солидарны с народом Чехословакии, который хотел доказать, что социализм с человеческим лицом возможен.
Эти строки продиктованы болью за нашу родину, которую мы желаем видеть истинно великой, свободной и счастливой.
И мы твердо убеждены в том, что не может быть свободен и счастлив народ, угнетающий другие народы».
Г. Баева, Ю. Вишневская, И. Габай, Н. Горбачевская, 3. М. Григоренко, М. Джемилев, Н. Емелькина, В. Красин, С. Ковалев, А. Левитин (Краснов), Л. Петровский, Л. Плющ, Г. Подъяпольский, Л. Терновский, И. Якир, П. Якир, А. Якобсон.
(«Посев» № 9,1969, с. 7)
В этот же вечер мы обсуждали вопрос о будущем Инициативной группы защиты прав человека. В мае 1969 года, когда группа была сформирована, мы все ожидали ареста с часа на час и думали, что деятельность группы ограничится только одним документом — нашим обращением в Организацию Объединенных Наций.
Но в августе из членов группы был арестован лишь Генрих Генрихович Алтунян (в Харькове). Остальные члены группы были на свободе. И вот возник вопрос: должна ли группа действовать или нет? Этот вопрос поставил Виктор Красин. Помню, я (со своей склонностью к шутовству) сказал, цитируя «Бесов»: «Я предлагаю, господа, вотировать, — заседание мы или не заседание». Красин ответил: «Вы изволите шутить, а дело серьезное».
Дело, действительно было серьезное. Ставился вопрос — может ли действовать в Советском Союзе совершенно открыто неофициальная гуманистическая, фактически антиправительственная организация.
Жизнь показала, что это возможно. Инициативная группа просуществовала 11 лет, ее пример породил ряд однотипных организаций.
Необходимость продолжения деятельности Инициативной группы была решена в этот вечер. Однако ее окончательное оформление, ее широкая деятельность начинаются в то время, когда я был в заключении. Выйдя из тюрьмы, я нашел ее полностью стабилизовавшейся.
Между тем нас стали вызывать в прокуратуру для допросов по делу Г. Г. Алтуняна. Я был вызван в здание «Областного КГБ» на Малой Лубянке 8 сентября 1969 года. Я предстал перед следователем Мочаловым, приехавшим из Харькова. Мой разговор с ним носил довольно беглый характер. Зато с другими, как мне говорили, наглый солдафон (фельдфебельского типа) распоясывался, грубил и сыпал угрозами.
Мне вспоминается, как 11 сентября 1969 года вечером, будучи у Якира, я встретил там ныне покойного Анатолия Якобсона. Якобсон был на днях также вызван к Мочалову. Разговор его с Якобсоном очень характерен. Особенно следующий обмен репликами:
Мочалов: «Хватит! Поиграли в демократию. И довольно. Начинаются другие времена».
Якобсон: «Играли в демократию вы действительно недолго».
Этот обмен репликами очень актуален именно сейчас (в сентябре 1980 года). Ведь Мочалов лишь по глупости выболтал то, что является затаенной мечтой всех представителей господствующего слоя. «Покончить с игрой в демократию», начатую на XX съезде коммунистической партии. Покончить как можно скорее и как можно решительнее.
Тогда это не удалось. Слишком далеко зашел процесс демократизации за 13 лет, прошедшие с XX съезда, — и силенок не хватило. Сейчас (в 1980 году) опять делаются господствующим слоем те же попытки. «С детантом покончено», — говорят партийные работники. Тюрьмы вновь наполняются свободомыслящими людьми.
«Поиграли в демократию. И хватит», — раздается голос высокопоставленных бюрократов. Будут ли мочаловы успешнее теперь, чем в 1969 году, покажет будущее. Я сомневаюсь в этом и вспоминаю фразу, которую очень выразительно произносил другой Мочалов в здании Малого театра (недалеко от Малой Лубянки): «Ты хорошо роешь, старый крот».
Старый крот — история, совесть человеческая, подземная, подпольная работа; она хорошо роет, — так утверждал своим зычным голосом «другой Мочалов» — Павел Степанович Мочалов, играя Гамлета, в той же Москве в тридцатые — сороковые годы XIX столетия.
Свободное копирование
