Однажды мне сказал Володя Рожков, что сейчас в Москву приехал отец Сергий Желудков. Я сказал: «Передай ему, что я хотел бы с ним познакомиться». И вот, он пришел ко мне. Ночевал у меня. Я по-джентльменски уступил ему свое ложе, сам лег на полу (знаменитых двух раскладушек, на которых впоследствии переночевали целые две духовные академии — Московская и Питерская, — тогда еще не было).
И сразу, с порога, начали спорить. Но прежде чем излагать сущность нашего спора, который продолжается с той поры уже 19 лет, расскажу биографию моего гостя.
Сергей Алексеевич Желудков, известный многим за границей по своей книжке, переведенной на немецкий язык (см.: о. Сергий Желудков, «Почему и я христианин», «Посев», Франкфурт-на-Майне, 1973, а также на немецком языке: Sergei Scheludkow, «Ist Gottin Russlandtot?», Kreuz-Verlag, 1971), и по многим статьям, напечатанным в журнале «Вестник Р.С.Х.Д.», родился в Москве на Софийской набережной, в семье небольшого торговца, бывшего церковным старостой в Софийской церкви в Замоскворечье.
Год его рождения 1910-й. Следовательно, ко времени нашего знакомства ему исполнилось 50 лет (сейчас ему уже 69 лет).
Выходец из патриархальной московской семьи, он был глубоко верующим, церковным человеком. Однако пытливый, живой ум очень рано толкает его на путь религиозных исканий. Уже в детстве он усиленно посещает Заиконоспасский храм, в котором тогда служил прославленный церковный искатель правды, иерарх, епископ Антонин Грановский. Когда он стал юношей, началось его личное знакомство со знаменитым иерархом и реформатором. Сейчас он иногда скептически отзывается о своем былом наставнике, и напрасно: тот заслуживает глубокого уважения, как один из самых светлых и могучих умов, каких имела когда-либо русская церковь.
Общение со знаменитым реформатором оказало неизгладимое влияние на весь его духовный склад.
После смерти епископа Антонина, последовавшей 14 января 1927 года, Сергей Алексеевич становится приверженцем другого епископа, который является продолжателем дела Антонина, епископа Константина Смирнова, и даже переезжает в Питер, чтобы быть ближе к своему новому учителю, который тогда в качестве обновленческого епископа служил в храме Божией Матери «Всех скорбящих радость» на Стеклянном заводе.
Затем тридцатые годы. Все епископы и проповедники (и консерваторы и реформаторы) исчезают в тюрьмах и лагерях. Наступает период скитаний и в жизни молодого Сергея Желудкова. Тридцатые годы — таинственный период в его жизни. Никому точно не известно, что он делал в это время. Одно несомненно — скитался, разъезжая по городам, быть может, и побывал в заключении. Во всяком случае, систематического образования получить не смог. Но читал, но размышлял непрестанно, но сформировался как личность, как оригинальная, многогранная личность. Своеобразие отца Сергия в том, что он представляет собой симбиоз типа религиозного народного искателя (исконный русский тип), сектантского вожака, странника, самоучки с европейски образованным (хотя и не систематически), начитанным интеллектуалом. В нем есть что-то от так называемого «диакона» (из «Жизни Клима Самгина» Максима Горького), от героя «Исповеди» того же автора. Неизбалованный, удивительно непритязательный в жизни, человек не от мира сего, умница, остроумнейший собеседник, человек раздражающий, человек неожиданных поворотов, удивительно добрый, мягкий и в то же время упорный, он является одним из самых своеобразных людей, встреченных мною в жизни. Один из работников «Журнала Московской Патриархии», который видел его мельком, мне как-то сказал: «В нем есть что-то от апостола Павла». Действительно, есть в нем то, что было в Павле: «Павел, апостол не от людей и не через человек, но через Иисуса Христа и Бога Отца, воскресившего Его из мертвых» (Гал. 1, 1 — научный перевод с греческого).
Так и Сергий Желудков — «не от людей и не через человека» — у него все свое, личное, освещенное таинственным светом, прошедшее через горнило страданий, через горнило его личности. В тот момент, когда я с ним свел знакомство, он был на перепутье, — предпоследнее место его служения храм св. Николая в Любатове, на окраине Пскова, одна из стариннейших псковских церквей; во времена Грозного здесь была обитель, и здесь остановился у входа в город царь Иоанн, когда ехал после новгородского разгрома, чтобы подавить и залить кровью также и Псков. Предание говорит, что Грозный ранним утром услышал церковный звон, умилился и сказал Малюте: «Притупи меч», — и таким образом якобы Псков был спасен. Настоятелем этого храма был отец Сергий. Здесь, невдалеке, он бросил якорь в небольшом деревянном доме, рядом с храмом, где обретается он до сей поры. Потом его переводят в Великие Луки. Здесь в разгар хрущевских гонений его столкновение с властями. Он заступается за одну женщину, преследуемую за то, что она получила исцеление у могилы Блаженной Ксении. Отец Сергий пишет жалобу Хрущеву. В лучших советских традициях эту жалобу отсылают тем, на кого он жаловался, — великолуцким властям. И те его привлекают к суду за клевету. Прокурор подбирает «свидетелей». Но в последний момент, видимо, испугались скандала (все-таки же у власти «либерал» — борец против «культа личности») и «притупили меч», решили расправиться со священником «келейно». Дело прекратили. Однако отца Сергия сняли с регистрации. И негласный приказ: нигде, ни под каким видом его не регистрировать.
Он едет по всей России. Всюду, куда бы он ни приехал, одно и то же: Преосвященный его принимает, созванивается с Уполномоченным, тот звонит по телефону в Псков к своему коллеге, тот отвечает: «Снят с регистрации по приказу КГБ». Все. На этом разговор о регистрации отца Сергия в новом месте окончен.
Он едет в другое место с тем же самым результатом. В этот момент, когда он был у меня, все старания в этом направлении окончены. Со свойственным ему юмором отец Сергий говорил:
«Меня начинает интересовать, что я теперь буду делать?» Если бы речь шла не о священнике, я бы сказал: «Юмор висельника».
Мы долго и много говорили, засиделись далеко за полночь и сразу же крепко поспорили. Соседка меня потом спрашивала: «Кто это у вас был?»
«Один священник».
«Как священник, но он же вам кричал: какой у вас Бог? У вас божок, боженька».
А наутро опять своеобразный разговор. Мы начинаем его, лежа каждый на своем ложе.
Он: «Какие глупые статьи пишут в „Журнале Московской Патриархии“. Статья Попова о Георгии Победоносце — позор, мракобесие».
«Вы знаете, это статья не Попова».
«Так, чья же?»
«Это я писал».
Неловкое молчание. Отец Сергий (заминая неловкость): «Но вот статья об Алексии Человеке Божием Уржумцева — это же уж совершенный кликушеский бред. Это писала кликуша. Как не стыдно Уржумцеву!»
Я (опять так же скромно): «Это статья не Уржумцева».
«А чья же?»
«Это моя статья».
Потом разговор за чаем. «Ну, хорошо, но что пишут наши богословы в Академии? Вот актовая речь архимандрита К. Это же верх мракобесия. Какое безобразие!»
«Вы знаете, эту речь тоже я писал».
После этого на всем протяжении нашей дружбы отец Сергий, прежде чем говорить о чьей-нибудь статье, диссертации, лекции, вежливо осведомлялся: «Надеюсь, это не вы писали?»
От меня он поехал в Псков. И тут начинается совершенно новый, своеобразнейший период его жизни. Он живет в Любатове, на псковской окраине, все в том же деревянном домике. Приезжаем туда. Большие сени. Затем просторная изба. Одна большая комната. Холод полярный. Печь всегда холодная. Постель. Пишущая машинка. На стене портрет епископа Антонина Грановского (в клобуке), учителя юных лет. Пишущая машинка. За ней сидит хозяин, всегда в полушубке (чтобы раздеться в таком холоде, надо быть очень героическим человеком). В сенях собака, хорошая, ласковая, но всегда голодная, как и хозяин.
И вот, будучи в таком положении, отец Сергий начинает… что бы вы думали?.. Сколько ни думайте, не угадаете… издавать журнал. Да, да, не удивляйтесь, журнал. Единственный в России религиозный журнал под названием «В пути — Переписка ряда лиц по вопросам религии». Журнал выходил в течение 4-х лет. Все сотрудники были обозначены инициалами: А, Б, В, Г, Д. Я шел под инициалом К (кажется, так). Журнал выходил раз в два месяца, печатался на машинке, все статьи в форме писем начинались обращением: «Дорогой отец С.». Ответ начинался также обращением:
«Дорогой А, Б, К» или как-нибудь иначе. Все «номера» журнала рассылались по почте примерно 20–30 лицам.
И право, журнал был интересный, много интереснее эмигрантских журналов, а уж во всяком случае, интереснее пресловутого «Континента». Прелесть журнала была в том, что здесь была полная свобода.
Вы писали письмо по религиозному вопросу. Оно печаталось. И тут же ответ. Так было на протяжении нескольких лет.
На обложке после названия журнала место издания: Советская Россия (иногда Псков), месяц и год.
Власти, конечно, о журнале знали, но смотрели сквозь пальцы, — видимо, примиряло их с журналом то, что он издается столь малым тиражом и посвящен исключительно религиозным вопросам.
