Как уже было сказано, в Патриархии после устранения Митрополита Николая не было ни одного человека, который был способен хотя бы шевельнуть пальцем в защиту Церкви. Дело здесь было не столько в невозможности, сколько в нежелании.
Наиболее инертным и беспомощным был Пимен Извеков (нынешний Патриарх). Человек запуганный и по натуре пассивный, он буквально боялся слово сказать не по нраву представителей власти.
«Что же лезть на рожон!» «Лбом стену не прошибить!» Таковы были обычные афоризмы в устах «Управляющего делами Патриархии», а потом и нового Митрополита Крутицкого.
Несколько лучше обстояло дело на периферии. В епархиях были отдельные архиереи, которые не боялись противостоять власти. В первую очередь здесь надо назвать недавно почившего архиепископа Ермогена Голубева.
Кондовый церковник, сын профессора Киевского университета. По окончании гимназии в родном Киеве юноша Голубев поступает в Московскую Духовную Академию.
В 1920 году, будучи пострижен в монашество и рукоположен в священный сан лично Патриархом Тихоном, иеромонах Ермоген отправляется в родной Киев. Здесь он вскоре становится наместником Киево-Печерской Лавры. Киев переживал в это время период церковной смуты. Помимо обновленческого раскола здесь имело широкое распространение украинское автокефальное движение (национальное движение, стоявшее за полный отрыв от Русской Церкви), представители которого совершали богослужение на украинском языке и возглавлялись неканоническими, рукоположенными без соблюдения иерархического преемства епископами, почему в народе они назывались «самосвятами». В Киево-Печерской Лавре часть братии была обновленческой. Обновленческим был и знаменитый, взорванный впоследствии во время войны Успенский собор Киево-Печерской Лавры. Оставшаяся верной Патриарху часть братии совершала богослужения в церкви св. Блаженной Княгини Ольги. Здесь и водворился иеромонах Ермоген, вскоре занявший место наместника Киево-Печерской Лавры в сане архимандрита. Положение наместника осложнялось еще тем, что Митрополит Киевский Михаил непрестанно арестовывался и бывал на воле лишь в краткие промежутки между пребыванием в киевских тюрьмах и ссылках. Молодой архимандрит становится фактически главой Киевской епархии, что литургически подчеркивалось тем, что он во время богослужения имел облаченный архиерейский посох.
Арестованный в 1931 году, он пребывает 10 лет в лагерях в Мордовии, в бывшей Саровской Пустыни, причем клуб лагеря, где устраивались часто лагерные суды, находился в соборе Пустыни, где когда-то покоились мощи преподобного Серафима. Здесь отец Ермоген провел страшные 10 лет (включая ежовщину и военные годы). Освобожденный по отбытии десятилетнего срока, он поселяется в Средней Азии; после войны он здесь служит на приходе. Лишь в 1956 году, во время «оттепели», Патриарх Алексий, его старый знакомый, рукополагает его в епископа Ташкентского и Среднеазиатского.
Во время антирелигиозной кампании сразу происходит коллизия. Епископ категорически выступает против закрытия храмов. В его епархии не удалось закрыть ни одного храма. Мало того, Владыка сумел, по существу, построить новый храм, расширив очень скромный кафедральный собор Ташкента. Местные власти ополчились на него по всем правилам хрущевского искусства. В местных газетах появились разгромные статьи, направленные против Владыки, где обычная ругань соединялась с беспардонной клеветой. Однако запугать епископа не удалось. Он направил в газету опровержение, а когда его не напечатали, подал на редакцию в суд за клевету (единственный случай в те годы). Дело замяли, причем местные власти порядком струхнули, и редактор газеты явился лично к Преосвященному (случай небывалый) с объяснением. Объяснение тоже характерное: «Что вы хотите, Владыко, наша задача сейчас во что бы то ни стало отвлечь народ от религии».
Мало того, дело дошло до Хрущева, который изрек: «Не трогайте его. Он колючий старик».
Владыку, однако, отправили на покой, но вскоре назначили его на Омскую кафедру, а в 1969 году оттуда на кафедру Калужскую. Деятельность архиепископа Ермогена показывает, что при наличии смелости возможно было противостояние власти и в те времена.
В народе же личность архиепископа завоевала всеобщее уважение. По общему мнению, его поведение является образом для будущего Патриарха. Это мнение проникло даже в непосредственное окружение Святейшего. Одна престарелая монахиня, которая прислуживала Патриарху, неоднократно ему говорила: «Ваше Святейшество, будете писать завещание, завещайте избрать после вас Владыку Ермогена». Святейший отмалчивался. И лишь раз сказал: «Отстань от меня со своим Ермогеном». Но Владыку Ермогена любил и уважал. И будь его воля, вероятно, последовал бы совету монахини.
Свободное копирование
