Время с 1931 по 1936 годы — это, так сказать, «золотой период» в истории лагерей. Я еще застал старых лагерников, которые вспоминали об этом периоде, как о невозвратно счастливых временах.
Питание было относительно хорошее, жилищные условия приличные, и самое главное — зачеты. Зачеты были очень большие. За хорошую работу полагалось один день к трем. Практиковалось также актирование больных.
Заключенные в это время входят в моду. О них ставятся пьесы, снимаются кинофильмы, пишутся книги. Разумеется, и это было лишь красивой декорацией. Аресты продолжали быть массовыми, и (вдали от глаз почтеннейшей публики) с неугодными людьми расправлялись в лучших традициях Малюты Скуратова и Бирона. Но в общем в лагерях в это время процветал относительный либерализм.
Все переменилось в 1936 году с назначением наркомом Ежова. Тут наступил настолько кошмарный период, что не хватает никаких слов для его описания. К сожалению, этот период так и не нашел себе настоящего изображения по той простой причине, что почти все узники ежовских лагерей были физически уничтожены.
Режим был такой, что его не мог вынести даже самый физически сильный человек более, чем полгода. Непосильная работа по 12, 14 часов в сутки, голод, полный произвол, кошмарные жилищные условия.
В обыкновенном бараке, рассчитанном на 40–50 человек, размещалось 500–600 человек, которые спали вповалку на трехэтажных нарах.
Переписка была запрещена; газеты, журналы и любая литература в лагерь не доставлялись, и фактически люди были отрезаны решительно от всего.
Ежовщина — это самый страшный, неслыханный период в истории России. Конечно, воцарению ежовщины немало способствовало водворение фашизма в Германии и фашизация других европейских стран. Мировая прогрессивная общественность лишена была возможности протестовать против ежовщины, потому что на фоне нацистских зверств и гитлеровских концлагерей ежовщина казалась вполне «нормальным» явлением тогдашней Европы, а некоторые фальшивые «гуманисты» типа Ромена Роллана считали сталинский режим бастионом против фашизма и всячески его идеализировали.
Снятие Ежова несколько ослабило произвол в лагерях. Однако вскоре началась война с фашистской Германией, которая также страшно больно ударила по лагерникам.
Люди мерли как мухи от голода, от эпидемий. Расстрелы также представляли собой в лагерях обычное явление.
В это время от «союзников» уж никак нельзя было ожидать никаких протестов.
Таким образом, до 1947 года история лагерей насчитывала три основных периода.
1. 1929–30 годы. Время широчайшего строительства лагерей.
2. 1931–1936 годы. Время относительного либерализма, когда в ходу был термин «перековка». Зачеты, относительно мягкий режим.
3. 1937–1947 годы. Полоса зверского произвола.
В 1947 году начинается вновь период относительной либерализации. Это объясняется тем, что армия генерала Андерса, состоявшая из бывших польских военнопленных, побывавших в лагерях, выведенная по соглашению с советским правительством генерала Сикорского, заговорила. Тысячи бывших лагерников стали рассказывать изумленной Европе о порядках в лагерях «самой демократической страны мира».
Особо зверское проявление произвола после этого прекратилось. Был регламентирован 9-часовой рабочий день (на час больше, чем на воле), разрешены переписка и посылки. Это время и нашло себе отражение в повести «Один день Ивана Денисовича».
За 31 год, прошедшие с того времени, эта система сохранилась с некоторыми изменениями и до сих пор.
В этот период в лагерях нет массовой смертности, нет голода и особо диких актов произвола; однако до сих пор режим лагерей не достиг эпохи «либерализма» времен Ягоды. Фактически совершенно отсутствуют зачеты, очень сокращено количество посылок, ограничена переписка.
Причем в последнее время обозначилась тенденция к ужесточению лагерного режима.
Я попал в лагерь как раз в начале этого третьего периода, в эпоху смягчения, в эпоху Иванов Денисовичей.
Свободное копирование
