Уже тогда заметил я в Надежде Яковлевне нечто желчное, раздраженное, что врывается таким неприятным диссонансом в лирическую ткань ее мемуаров, выражается в отзывах, поражающих своей несправедливостью, а иногда и в прямой клевете.
Женщина, которая меня с ней познакомила, тоже представляет собой интереснейший тип. Я о ней уже писал в одной своей работе, опубликованной в журнале «Грани». Все в ней было противоречиво, сумбурно и оригинально. Происхождение: по отцу — остзейская баронесса, по матери — рюриковна Сабурова. Это одна из стариннейших русских фамилий. Из этого рода, между прочим, происходит Соломония Сабурова, первая жена Василия III. Мать — меценатка. В ее доме бывали все знаменитости, начиная от Блока, Брюсова и Сологуба, кончая «босяцкой» богемой — Игорем Северяниным и молодым Маяковским. Окончив гимназию, совершила сразу два экстравагантных поступка: выскочила замуж за молодого художника-поляка по фамилии Бахта и, к ужасу своих родных, поступила в балетное училище. Затем стала ученицей Айседоры Дункан и близко познакомилась с Мейерхольдом. Любила рассказывать, как она провела ночь под день октябрьского переворота в обществе Мейерхольда. Но да будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает.
Всеволод Эмильевич незадолго до этого сломал ногу, нуждался в уходе. Около него дежурили его ученицы. И вот остались они одни. Погасло электричество, холод. Раздаются в отделении выстрелы. Мейерхольд, лежа в постели, говорит: «Позвони Блокам, спроси, что происходит». Звонит. Подходит «сам».
«Александр Александрович! Что происходит?» «Ничего. Гибнет Россия», — и вешает трубку. После Октября Ираида Генриховна, однако, не унывает. Окунается с головой в самодеятельность. Не погибла только случайно: была тесно связана с так называемым таганцевским заговором. Кстати, хорошо знала Гумилева. (Отсюда знакомство с Ахматовой.) Об этой эпохе рассказывала.
Был у нее знакомый молодой человек, офицер, который жил вместе с престарелой матерью в Петербурге. Когда начали в 1921 году брать офицеров, сказал: «Живым я им в руки не дамся». И вскоре ночью звонок. Пошел открывать: «Кто там?» — «Откройте, управдом». Все ясно. Открыл дверь и начал стрелять. Разбежались. А когда расстрелял все патроны, подскочили. Взяли его вместе с матерью. Мать потом видела из окна, на Гороховой, в помещении ЧК: вывели во двор и расстреляли.
Вскоре разрыв с мужем. Сходится со стариком Добужинским. Это его последние годы в России. Переезжает с ним в Москву. После хмельного короткого романа он уезжает за границу. Зовет ее с собой. Отказ: «Нет, что мы будем делать вместе? Соломон и Суламифь не могут стареть».
И в это время — увлечение мистикой. В среде аристократов было много антропософов, теософов, все виды мистики. Ираида Генриховна отдала дань всем видам. Сначала увлечение буддизмом, ездила в буддийский храм в Питере, на островах. Там был в это время интересный лама. Это тип еще более оригинальный, чем Ираида Генриховна.
По происхождению тоже остзейский барон. В раннем детстве вместе с семьей своего отца-востоковеда попадает в Тибет. Принимает ламаизм, становится ламой. Перед революцией приезжает в Петербург, ставится священнослужителем буддийского храма в Питере. Вокруг него много мистически настроенной интеллигенции. Говорит свободно на многих языках. Рафинированный. Одухотворенный.
Ираида Генриховна, бывая в Питере, часто ездит на острова, беседует с ним, сидя в сумраке буддийского храма. Но буддизм ее не удовлетворяет.
Знакомится с черными мистиками, совсем уж экстравагантной разновидностью тогдашнего мистического течения. Попадает под влияние известных мистиков: Фредерикса (физика, племянника последнего министра двора) и Ладыженского. Этот становится ее шейхом — мистическим руководителем.
Затем роман с Евгением Замятиным. Длится три года. Уезжая за границу, Замятин зовет ее с собой. Опять отказ: не может оставить мать. Уезжая, он говорит: «Я опишу вас в романе». Слово сдержал. Героиня романа «Мы» — Ираида Генриховна. Ни один человек, ее знавший, не может в этом сомневаться. Она знала об этом. Знала и название романа, но никогда этот роман не читала. Она изображена там ярко и выпукло: смелая, самостоятельно мыслящая женщина в царстве автоматов.
В 30-е годы переезжает в Среднюю Азию. Интерес к экзотической мистике сблизил ее со среднеазиатским фольклором.
Официальная ее специальность: история танца, танцевальный фольклор. Открывает и записывает древний узбекский танец «Ка-та-уюн», содержащий двадцать фигур и являющийся, по мнению Ираиды, остатком древних священных танцев.
Она посещает самые отдаленные кишлаки, беседует со стариками, изучает с этой целью узбекский язык. Одновременно является заведующей учебной частью балетной школы имени Тамары Ханум.
Тамара Ханум — известная, модная в то время среднеазиатская балерина — ее ученица. А в 1936 году происходит неизбежное: экстравагантную балерину-артистократку арестовывают. Пять лет лагерей (это сравнительно легкий приговор в то время — «детский срок»). Освобождается перед войной.
Зачисляется научным сотрудником Института Искусствознания. Вызывает к себе из Москвы сестру. Сестра вскоре ослепла из-за небрежности мерзавцев-врачей. Она лежала в больнице прославленного профессора Филатова. Он сделал ей сложную глазную операцию, а затем врач-ассистент ее экстренно выписал домой: ему, видите ли, понадобились места в больнице. Через два дня страшная боль. Выяснилось, что ей второпях позабыли снять швы. Несчастная женщина ослепла в начале войны. Голод. Цены невероятные. Ираида Генриховна билась, как рыба об лед.
Помимо работы в институте, преподавала бальные танцы (тут уж не до фольклора), читала доклады. Продала с себя все, что только можно было продать. Тщетно. Ни прокормить, ни согреть ни сестру, ни себя она не могла…
И в это самое время в Ташкенте подвизался молодой певец Апродов, в стиле Вертинского (с поправкой на советскую тематику). Он всюду и везде выступал, зарабатывал бешеные деньги. Это — сын Зинаиды Генриховны, сестры Ираиды.
Свободное копирование
