Лихие годы - 10

У преосвященного был брат, намного моложе его, которому он покровительствовал и которого воспитывал; брата звали Антонием и родился он в 1800 году. Воспитанник Каменец-подольской семинарии, отец Антоний занял приход брата в Каменец-Подольской епархии, 20-и лет от роду, когда отец Августин уехал учиться в Киевскую Академию. Отец Антоний Мартыновский никогда не выезжал из Каменец-Подольской епархии — жил тихой мирной жизнью и умер в сане протоиерея в 70-х годах. У него было 3-ое детей: старший Василий, строгий аскет, рано принявший монашество и умерший иеромонахом Киево-Печерской лавры в сравнительно молодом возрасте; дочь Анастасия Антоновна, вышедшая замуж за акцизного чиновника, и младший — Виктор Антонович — мой Дед.

Дед начал карьеру, как и его предки, в Каменец-Подольской Духовной Семинарии. Мягкий, вдумчивый юноша, он считался кандидатом в ученые монахи: все считали, что он пойдет по стопам своего дяди, архиепископа. И тот считал его будущим иерархом. Киевская Духовная Академия гостеприимно распахивала перед ним свои двери. Все дело испортил, однако, Белинский. Увлекшись его статьями в «Современнике», молодой семинарист перешел от него к Гегелю и Фейербаху. Вскоре один из его товарищей побывал в Петербурге и привез оттуда «Колокол». Перейдя в последний класс Семинарии, на каникулах, Виктор Мартыновский поехал в Петербург. И сразу познакомился с Добролюбовым. Тот принял его по-братски, поставил четверть водки; начались расспросы о Семинарии, об учителях, об экзаменах. Воспоминания о товарищах, о семинарских порядках, о порках, полученных в свое время обоими в изобилии. Два бурсака очень быстро нашли общий язык. Неизвестно, о чем еще говорили Добролюбов и Мартыновский, только по приезде в Каменец-Подольск Виктор Антонович категорически заявил отцу, что в Академию он не пойдет и от сана отказывается, а вместо этого поедет в Петербург, поступать в Филологический Институт. Мягкий и сговорчивый отец Антоний сначала очень удивился, но довольно быстро дал свое согласие. В 1860 году молодой попович прибыл в Петербург и преобразился в студента-филолога. Вскоре умер его друг, А. Н. Добролюбов, однако благоговение к нему и к Чернышевскому дед сохранил до конца жизни.

Через 4 года — опять стремительный скачок: он получил назначение на Кавказ, в Тифлис. Для жителя патриархального Каменец-Подольска это звучало, как Камчатка или Сандвичевы острова. Но делать нечего: назначили — надо ехать. И вот, в 1865 году в Тифлисе появляется новый житель: молодой близорукий, начинающий лысеть учитель словесности с русой бородкой. Виктор Антонович принялся за дело со всем пылом народника: он и уроки давал, и устраивал библиотеку, и в городской Думе работал, и прогимназию устраивал. Усердие было оценено — молодой учитель сделал блестящую карьеру: уже под сорок лет он был директором 1-ой Тифлисской гимназии и действительным статским советником. Еще раньше он женился на молодой учительнице, красивой, аккуратной, сдержанной девушке из хорошего дворянского рода Мосаловых.

Мосаловы — старинный род, ведущий свое начало с 12 века. Однако к середине 19 века Мосаловы разорились. И Федору Федоровичу Мосалову, капитану армии, действующей на Кавказе, пришлось жить на скромное офицерское жалование. «Родов дряхлеющих потомок, И по несчастью не один», потомок древних бояр оставил трех дочерей после своей смерти без всяких средств к существованию. И всем троим барышням, Елене, Евфросинии и Евгении, пришлось идти работать учительницами. Одна из них, Евфросиния Федоровна Мосалова, моя бабушка, покорила сердце молодого директора гимназии. Начался роман, роман, который в наше прозаическое время кажется таким наивным, таким неправдоподобным, таким трогательным.

Директор и учительница увлекались Бетховеном, Шопеном, Листом. Они часто оставались в гимназии, чтобы играть на рояле в четыре руки. Во время одного из таких свиданий за роялем Виктор Антонович (в то время, когда разыгрывался какой-то наиболее трудный пассаж) наклонился к уху Евфросиний Федоровны и шепнул: «Будьте моей женой!» Молодая учительница густо покраснела и продолжала играть, хотя руки ее дрожали. Продолжал играть и дед. Как обычно, они закончили музыку. Прощаясь, дед сказал: «Я понимаю, Вам надо подумать». И они простились.

Подумать действительно было о чем. С одной стороны, полная бесперспективность: три сестры бесприданницы и брат офицер, живущий, как и отец, на жалование. Симпатия к талантливому, одинокому педагогу, такому серьезному, такому вдумчивому, с таким хорошим, открытым лицом. С другой стороны — попович. Что сказал бы покойный отец, что сказала бы покойная мать, которая считала, что недворянина неудобно принимать в доме и сажать за стол. Особенно восстала против этого Евгения Федоровна — девица смелая, надменная, резкая на язык. «Но ведь он действительный статский, — значит все-таки дворянин», — робко заметила бабушка. «Удовольствие: Мосалова станет колокольной дворянкой», — заметила тетя Женя.

Так или иначе, в следующий раз, когда директор и учительница играли Шопена, Виктор Антонович спросил между двумя тактами: «Подумали?» И она, низко склонившись над роялем, прошептала: «Я согласна!» Виктор Антонович поцеловал ей руку, а затем некоторое время они продолжали играть Шопена.