авторов

1427
 

событий

194041
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » D_Harms » Дневниковые записи - 10

Дневниковые записи - 10

31.08.1925
Ленинград (С.-Петербург), Ленинградская, Россия

II спиритический сеанс[1]

31 августа (24 — 0.00)

Левая рука

Двигаюсь. Впечатление, будто бы с моей помощью вообще очень беспорядочно, были указаны сл. буквы: прашещипаршяе.

Потом: До свидание: 0.30

 

***

Он говорит на шести известных и шести неизвестных языках.

 

***

Павел Андреевич Мансуров[2]

 

***

Непременно рядом с землей — дальше Мелкий бес.

 

Ваше тело здорово

Пахнет сильно боровом

Вставлено ради того, что понравилось.

 

***

Засыпая стал памятником чугунным

достойно старых писателей

 

I часть по многообразию «Зангези» Велимира

О солнце сконце

О слунцо стунко

Маяков[ский] Ура ГИПП

Банзай

Асеев Соловей

росиньоль нах-тигаль[3]

снаряды смерти

мельница с кибитками смерти — мельница огня

символизм

Пора стаканы смерти сбросить

 

II часть символическая

Слова разговорного лексикона поставлены в таком построении, что не теряется их рус[с]ко-национальная красота.

жесто[в|к]?

челкимвек

 

Рецензия

I действие легче нежели II-ое

Общий славянизм

О абстрактной зауми

Если от незаумной вещи можно требовать национальность, то от зауми тем более.

Свою теорию о красоте национального слова[4]



[1] Известно, что медиумом на спиритических сеансах, которые обычно устраивались у Введенского на Съезжинской (д. 37, кв. 14) была его первая жена Т. А. Мейер.

 

[2] Павел Андреевич Мансуров (1896–1983) — художник, заведовал в ГИНХУКе экспериментальным отделом. С юношеских лет был знаком с Есениным и близок ему в 1920-е гг. Был с Есениным в его последнюю ночь (см. письмо Мансурова О. И. Синьорелли от 10 августа 1972 г. / Минувшее. Исторический альманах. Кн. 8. Paris, 1989. С. 171–174). Вероятно, от Мансурова Хармс знал о трагических обстоятельствах самоубийства Есенина, нашедших свое отражение в одном из лучших его ранних стихотворений «Вьюшка Смерть. Сергею Есенину», написанного песенным стихом и ритмизованного проставлением тонических ударений. Приведем две заключительные строфы из него:

 

пожури'ла де'вица'

неве'ста сику'рая

а Сережа де'ревце'м

на груди' не кла'няется

на груди' не кла'няется

не бу'кой не ве'черо'м

посыпа'ет о'коло'

сперва' чем то ду'дочным

 

(ИРЛИ. Ф. 491).

На последней выставке ГИНХУКа в июне 1926 г. Мансуров «расклеил по стенам массу фотографий, крестьянский костюм, кусочки коры, несколько раскрашенных досок» (Серый Г. Монастырь на госснабжении / Ленинградская правда. 1926. 10 июня), сопровождавшихся его декларациями «Мирское письмо к городу» и «Вместо объяснения работ».

Первая из них проникнута идеей противопоставления деревни городу, апологией народного искусства:

 

«Наше народное искусство самое величественное, вечно не стареющее и истинное. Наши братья художники, попавшие в ваш городской рай, умирают с голоду или вешаются от тоски.»

 

(ЦГАЛИЛ. Ф. 244, ед. хр. 66, л. 27)

Второй манифест был направлен против попыток художника «популяризовать свои взгляды» за независимость и самоценность творчества в ситуации применения к искусству идей «администраторов, политиков и коммерсантов […] Результатом господствующей политической философии явилось физическое вымирание художника, как равно и вполне разрушенная художественная школа» (Там же, л. 72).

Чтивший память о Хармсе искусствовед В. Н. Петров, описывая интерьер его комнаты, вспоминал «отличный портрет Хармса, написанный Мансуровым, старинную литографию, изображающую усатого полковника времен Николая I, и беспредметную картину в духе Малевича, черную с красным, про которую Хармс говорил, что она выражает суть жизни. Эта картина была написана тоже Мансуровым» (Частное собрание, г. Ленинград).

10 августа 1928 г. Мансуров уезжал в Париж, взяв с собой не только доску с портретом Хармса, но и посланный с ним сборник стихотворений (один печатный лист текстов Введенского, один — Дойвбера Левина, один — Вагинова и Заболоцкого и два — Бахтерева и Хармса — см.: Введенский, II, 247). Поиски этих материалов пока ни к чему не привели.

 

[3] Цитата из II части стихотворения Н. Асеева «Об обыкновенных» из сб. «Стальной соловей».

 

«Соловей! Россиньоль! Нахтигаль!

Выше, выше! О, выше! О, выше!

Улетай, догоняй, настигай

Ту, которой душа твоя дышит».

 

 

[4] В этой «рецензии», вероятно, на поэму А. В. Туфанова «Домой в Заволочье» Хармс полемизирует с главой «Ордена заумников DSO», избравшим в качестве «Материала для своего искусства» «произносительно-слуховые единицы языка, фонемы» («К зауми» С. 8–9), для него важно не слово, а «звуковой жест», и, соответственно, вывод — понимать, «что делают заумные стихи, а не что изображено в них» (Туфанов А. Освобождение жизни и искусства от литературы / Красный студент. 1923. No. 7/8. С. 7 — 12), В соответствии с этим для него неважно, какой язык выбирается в качестве исходного для фонемного анализа.

В статье «Заумие», открывающей книгу «К зауми» он исследует английские и китайские морфемы, звуковые жесты японского языка, фонемы семитских языков и русские частушки. В контексте этих теоретических положений и возникают высказывания Хармса о сохранении «национальности зауми», ее русско-национальной красоты. Его высказывания вполне совпадают с идеями Хлебникова о создании «грядущего мирового языка» на основе русского. Национальная принадлежность зауми для Хармса чрезвычайно важна в рамках идеи, что язык — это собрание звуков, организованное определенным образом и, когда «слово идет на службу разуму, звук перестает быть всевеликим и самодержавным, звук становится „именем“ и покорно исполняет приказы разума» (Хлебников Велимир. О современнои поэзии / Творения M., 1985. С. 632). Это движение от звука к смыслу характерно прежде всего для само'й хлебниковской вещи Хармса «Лапа» (II. 87 — 108). Характерно, что в рецензии упоминается сверхповесть «Зангези».

 

Опубликовано 23.08.2020 в 08:06
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: