Особую группу составляли кукольные больные - эти несчастные калеки со скованной мимикой на лице и медлительными движениями всего тела. M-me Тумим уже не могла быть в обществе. Она хотя и была при полном сознании, но была изуродована, и изо рта ее постоянно текла слюна. Мы знали ее еще молодой девушкой, и потому нам тяжело было видеть ее в таком состоянии. Кукольных больных боялись все, и в особенности дети. Впрочем, полная жизни и даже любившая посплетничать Клавдия Семеновна Куновская заняла в госпитале особое положение. Как привидение, с приподнятыми и застывшими на весу руками и расширенными донельзя глазами, она появлялась повсюду, и к ней привыкли, и даже любили за ее доброту. Несмотря на свою энергию, будучи еще молодой женщиной, она быстро угасала. Я видел ее в последний раз в ужасном состоянии. Шатаясь, с трясущимися руками, вся сгорбленная, она вошла в столовую в то время, когда я играл на пианино. Я тотчас подал ей стул. Заикаясь и пуская слюну изо рта (симптом болезни), Клавдия Семеновна говорила мне, что сегодня день ее рождения, и она пришла с тем, чтобы я сыграл ей «Баркаролу» Чайковского. Вскоре после этого она умерла.
Не менее тяжелое впечатление производили страдающие тяжелыми формами нервных заболеваний с бредовыми идеями. Они также пользовались относительной свободой и проводили время в парке, но они любили одиночество и не любили вступать в разговоры. Генеральша Троилина всегда мрачно ходила быстрым шагом по дорожкам парка и никого не замечала, погруженная в свои думы. Издали за ней присматривал всегда старший санитар Р. И. Бальба, так как Ольга Николаевна уже несколько раз уходила из госпиталя и бог знает что было у нее на уме. Она и генеральша Мустафина - эти две высокоинтеллигентные, умные и воспитанные женщины, несмотря на то, что говорили глупости, пользовались симпатиями и участием решительно всех. Троилина не ела мяса, уверяя, что это человеческое мясо. То же повторяла Мустафина.
Но интереснее всего, когда эти две генеральши спорили о черте. Мустафина говорила, что у черта закругленный хвост, а Троилина возражала, говоря: «Ну помилуйте, я сама видела, у него продолговатый хвост». Но Мустафина тоже сама видела его и потому не соглашалась с Троилиной. Я был свидетелем этого разговора. Мой брат Николай Васильевич сидел в своем белом халате и сосредоточенно печатал на пишущей машинке, а возле него стояли эти две женщины и серьезно вели разговор о черте.
В особенности оживляла жизнь в госпитале юная молодежь, студенты, кадеты, институтки и дети-подростки. Но зато с некоторыми из них было много хлопот и возни. Верочка Чалеева, конечно, была с ними и, хотя находилась под покровительством и наблюдением супруги профессора Плотникова Марии Ивановны, но, кажется, влюбилась в студента с трясущимися руками и ногами. Он ходил всегда, опираясь на толстую палку, из-за которой однажды он чуть не подрался с кадетом Жоржем. Верочка удивительно умела объединять молодежь. Она даже выпросила у Николая Васильевича разрешение потанцевать, и очень часто в свободные вечера в столовой они устраивали танцы. Она также организовала хор и заставила меня руководить им на репетициях.
Благодаря Верочке мы имели удовольствие видеть танцы настоящей балерины, приехавшей из Белграда лечиться. Верочка уговорила ее выступить, и это был исключительно интересный вечер. Я не знал фамилии многих из молодежи, но знал хорошо Ирочку, Олечку, Ирину, Нину, Валю, Володю, Жоржа и других, имена которых уже начинают забываться. Это были почти еще дети, и, во всяком случае, вывезены они были из России детьми. Среди них были заслуженные кадеты и студенты, бывшие в боях с большевиками. Были среди них и такие, которые видели такое горе, которому равного нет.
Нина Львова, институтка 13 лет, славная, добрая девочка. Отец ее -офицер, расстрелян большевиками, а мать умерла в беженстве на о. Лемнос от сыпного тифа. Тогда с Ниной случился первый припадок, и с тех пор она страдает падучей болезнью. Ее хотят исключить из института, так как ее припадки удручающе действуют на девочек. Ее поддерживает брат-кадет, но поддержка эта, конечно, только моральная. В России у нее есть бабушка, к которой стремится Нина, но здесь у нее никого близких нет. Нина очень любила приходить ко мне в комнату и, показывая фотографии своих родных, подробно рассказывала мне свое горе. Мне очень жаль было эту девочку. Она безнадежно больная и, конечно, кончит жизнь в сумасшедшем доме.
Под моим покровительством некоторое время был кадет Володя (сын военного инженера), но с ним было тяжело. Истеричный, капризный и попросту хулиган, он вел себя в госпитале отвратительно. Дня не проходило без скандала, и в результате он был выписан из госпиталя как больше хулиган, чем больной. Володя, конечно, погиб. Это нравственный калека. Почти год при большевиках он просидел в Одессе в тюрьме, а затем бежал из России в Польшу, но попал в Югославию. Володя и институтка Валя -это были самые беспокойные люди в госпитале.
Валя Резвова - подросток 14 лет, дочь военного, была вывезена из России с Харьковским институтом. Классная дама, привезшая ее в Лобор, рассказывала нам, что первое время Валя тосковала и так рвалась к своей матери, что думали, что она сойдет с ума. Два года она пробыла в институте, молчаливая, замкнутая, грустная, а в последнее время стала говорливая, неуживчивая, возбужденная и явно проявляла умственное расстройство. Валя скандалила в госпитале очень часто и говорила в это время такие несуразности, что, конечно, не могло быть сомнения, что она психически ненормальная.
Не меньше беспокойства доставляли администрации госпиталя Ирочка с кадетом Жоржем, но это была другая история. У них завязался роман, и Жорж был в этом отношении очень несдержан. Ирочка вела себя тоже нехорошо. Моего брата будили ночью очень часто и вызывали то к одному, то к другому больному. Часто по ночам слышали крики-истерики или припадки. Бывали и буйные приступы, которые будили весь госпиталь, и тогда ночь проходила очень неспокойно. В госпиталь часто направляли рожениц, и потому также часто по ночам бывали крики при родах.
Вообще это милое общество, которое казалось в парке курортной публикой, чинно сидевшее на музыкальных и литературных вечерах, в действительности состояло из больных людей. Кира Петровна, этот милейший человек, группировавший большое общество, страдала периодически тяжкими головными болями, а у ее девочки были какие-то припадки, похожие на эпилепсию. А. Л. Кисловский - этот здоровенный человек, обладавший невероятной силой, удивил всех, когда ночью с ним случился такой нервный припадок, который поднял на ноги весь госпиталь. Кисловский орал на весь коридор и заставил уйти из палаты всех больных.
Обычным явлением у дам была истерика, и в этом отношении рекорд побила Елена Сергеевна, покрывавшая своим звучным голосом все здание госпиталя. Капризничали и кокаинистки, лечившиеся у моего брата гипнозом.
Но самое тяжелое и неприятное впечатление производили припадки истерики у некоторых господ офицеров. Это больше подходило дамам, а им это не шло. Мне сделался противен Леницкий, молодой офицер, здоровый, крепкий, закативший на весь госпиталь такую истерику. Он играл довольно прилично на рояле, и мы поэтому вели с ним знакомство, но после того когда брат сказал мне, что он симулянт, я отошел от него.
Свободное копирование
