С переездом в Москву начался новый период в жизни Михоэлса.
У меня сохранилось несколько документов того времени. Из них следует, что едва начав работу, он уже взял на себя ответственность за существование театра. Вот командировочное удостоверение, напечатанное на грубой, пожелтевшей не от времени, а от качества бумаге, где сказано, что для подготовки переезда театра из Петрограда в Москву, в Петроград направляется член Управления театра, заведующий сценической частью Соломон Михайлович Вовси.
Это в мае двадцатого года. А в январе того же года ему поручают приобрести для театра еврейскую энциклопедию. Не сомневаюсь, что идея принадлежала папе — кому еще могло прийти в голову в эти холодные и голодные годы заниматься поисками еврейской энциклопедии, для того чтобы, по всей вероятности, «просветить» весьма невежественных актеров и подготовить» культурную базу», как это тогда называлось.
А вот бумажка, не менее желтая и потрепанная, от марта двадцать первого года. Это весьма примечательный документ, в котором уже обозначаются первые признаки советского бюрократического маразма. В бумаге этой неизвестно кем и неизвестно кому сообщается, что С. Вовси срочно уехал по делам театра в Москву и просят позаботиться о его вещах.
Но и мои родители выступают здесь в очень типичной для них роли. Отбыв в Москву» для устройства театра на новом месте», они, конечно, не успели захватить свои немногочисленные пожитки и, в итоге, остались без всего, а до новых приобретений дело так скоро не дошло. Правда, стояла у нас в коридоре на Станкевича зеркальная дверь от бывшего шкафа» из дома» — как благоговейно говорила тетя. Да несколько старинных шкатулок и ящичков, неизвестно каким образом захваченных ею, украшали наши клетушки, обставленные самыми случайными вещами.
В Москве студия объединилась с недавно возникшей московской еврейской группой, и там отец впервые встретился со своим будущим неизменным партнером Вениамином Зускиным. С этого момента возник Московский Государственный Еврейский театр, просуществовавший до сорок девятого года.
Как-то я нашла папино выступление, относящееся к двадцать шестому году, в котором он рассказывает о бродячих еврейских труппах.
«Прошлое еврейского актера, — пишет он,— столь же мрачно, как и прошлое его зрителя. Строгий и жестокий быт долгое время препятствовал их встрече, актера и зрителя. Но вот, наконец, лет пятьдесят назад эта встреча состоялась. Их духовный мир был одинаково низок. Сценический материал — убог… Актер, только — только отделившийся от зрителя, мало чем отличался от него и техникой и умением лицедействовать. Правда, появился у актера платежеспособный зритель — то был сытый лавочник, обыватель, мещанин… Мещанин у всех народов один и тот же. Он сделался его хозяином, его этическим законодателем. Он искал в своем театре успокоения и самоутверждения. И актер пел ему…»
Отец был убежден, что новому еврейскому театру уготована другая судьба, и он не ошибся — ни такого ослепительного взлета, ни такого трагического финала не знала ни одна еврейская сцена.
Свободное копирование
