Среда, 25 января.
Перед тем, чтобы ехать нам смотреть комнаты великого князя, явились к нам Шелгунова, Моллер, Волков, Ознобишин и Андреев совещаться о театре; и Шелгунова поехала с нами во дворец. Комнаты восхитительны; не вышел бы из них. Гостиная chef d’oeuvre[1] папа; легкость и изящество этой комнаты нельзя описать. Потолок лепной о позолотой; у колонн, зеркала, и на зеркалах и на камине сидят беленькие амурчики. Эта комната в стиле рококо и полна цветов и уюта. Сам будущий хозяин был тоже там, сказал несколько слов и исчез. Ливотовы и Шелгунова обедали в этот день у нас; а вечером были мы опять у Глинок и видели там Бирюлева, одного из севастопольцев. Сегодня едем к Шелгуновым. Бедный дядя все болен, и доктора посылают его за границу. Наконец, решено, 25 февраля будет у нас последний вечер. Как я рада!!!
Вторник, 31 января.
Вчера Авдотья Павловна произнесла свой приговор над графиней; заочный, конечно. Хотя она и была там же, но, конечно, как уничтожали ее, — не слышала. Я пишу это, а мне грустно между тем. Ведь все же лучшие минуты своей бедной радостями жизни я провела в ее доме. Везде, где я бывала прежде, до знакомства с Толстыми, со мною обращались почти жестоко; только у них я отогрелась. Не разглядев в ней притворщицу, я полюбила ее, да, кажется, и теперь еще люблю ее, бедную притворщицу; по крайней мере очень мне гадко было вчера слушать, как ее уничтожали. Да и не может она быть уж так дурна; ведь друг же ей Осипов. Впрочем, что я про Осипова, ведь не друг же он папа.
Свободное копирование
