авторов

1427
 

событий

194046
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Natan_Gymelfarb » О детстве и юности - 9

О детстве и юности - 9

01.10.1933
Красилов, Хмельницкая, Украина

Недолго после его смерти протянула и наша мама. В первый год своей вдовьей жизни она еще пыталась крепиться, чувствуя свою материнскую ответственность за спасение от неминуемой гибели своих малолетних детей. Она неистово хваталась за любое дело в стремлении что-нибудь заработать на пропитание семьи. Все ее бизнесы, как правило, заканчивались неудачно и этому можно было не удивляться. Была большая конкуренция и выживали те, кто наглее и нахрапистей, кто меньше считался с нормами морали и порядочности.

Дольше других продолжался ее нехитрый бизнес по выпечке хлеба. Для организации такого дела нужны были деньги, и не малые, и мама нашла такие деньги. Она распродала все папины вещи, мебель, одолжила какие-то небольшие суммы у родственников, забыв о своей природной застенчивости и фамильной гордости. Она с помощью Семы закупила и привезла домой запас муки, приобрела необходимый инвентарь, топливо и специи, и начала выпечку хлеба в домашней печи. Все мы, как могли, помогали ей.

Когда в доме впервые запахло свежим ржаным хлебом и мы увидели так много небольших, круглых, блестящих на выпуклой, гладкой поверхности буханочек волшебного продукта, счастью нашему не было предела. Нам почудилось, что все муки голода теперь позади и мы вновь, как и раньше, сможем вдоволь поесть хлеба. И чудо такое действительно однажды произошло. С первой же выпечки мама выделила нам по большому куску свежего, горячего, вкусного хлеба и мы наслаждались им, как когда-то лакомым сладким печеньем, которым нас угощала мима Хава в праздники Пурим, Суккот, Хануку или на шабес.

Но чудо быстро кончилось. Мамин бизнес не в состоянии был прокормить семью и не выдержал конкуренции. И главной тому причиной был мамин мягкий характер и доброе сердце. Она не могла отказать голодному в куске хлеба, независимо от того может он или не может заплатить за него, особенно если голодным к тому же еще был ее родственник, знакомый или просто бедный еврей. Нередко она давала хлеб в долг и ей долго приходилось ждать пока должник рассчитается, а порой он вовсе и не мог рассчитаться...

А что стоили ей мы - четверо изголодавшихся детей? Как могла она нам отказать в куске хлеба? Как бы там ни было, но дело в которое она так поверила, в которое она вложила остатки своих сил и которое, как она рассчитывала, должно было спасти нас от голода, лопнуло. Вырученных денег порой не хватало даже на покупку муки, не говоря уже о возврате долгов, которые висели тяжелым бременем на маминой шее. Больше всего она боялась того, что у нее не хватит сил и она обанкротится раньше, чем вернет своим родственникам и знакомым полученные у них в долг деньги.

Энтузиазм, с которым она начинала задуманную ею акцию спасения детей, стал гаснуть, а здоровье слабеть. Ее покидали не столько физические силы, сколько душевные. Она замкнулась в себе, избегала общения с друзьями и родственниками, часами по вечерам, а нередко и ночью, сидела у портрета папы и плакала, как бы признаваясь ему в своем бессилии справиться одной с тем, с чем им как-то удавалось справляться вдвоем. Она как бы просила у него прощения, что не в силах выполнить свою миссию.

Сёма, с которым она чаще делилась своими мыслями, как-то сказал мне и Зюне, что мама предупредила его быть готовым к тому, что ему самому, как самому старшему из нас, придется тянуть семью. Она говорила, что нам даже лучше будет без нее, так как сиротам не дадут умереть с голоду. Их пожалеют и им помогут родственники и добрые люди.

Она же не выносила жалости к себе и отказывалась от помощи и подаяния. Единственное, на что у нее еще хватило сил, это на несколько последних выпечек, которые она распродала более удачно, что позволило ей рассчитаться с долгами. На этом закончился ее бизнес и наша сытая жизнь. Вновь наступили голодные будни.

Мама совсем ослабела и вскоре слегла. Она не могла уже, как прежде, смотреть за нами. Ей самой был нужен чей-то уход. Сёма выбивался из сил, чтобы где-то заработать на кусок хлеба и на лекарства для мамы. О его учебе в техникуме, что было мечтой его детства и юности (он, как и Зюня, хотел стать учителем), не могло быть и речи. Он работал пионервожатым, а вечерами подрабатывал грузчиком на вокзале или в пекарне. Иногда он приносил оттуда кусок свежего хлеба и в первую очередь пытался отдать его маме. Она прятала хлеб в тумбочку, а потом уговаривала нас поделиться её запасами, так как её, якобы тошнит от него.

Мы с Зюней пытались ухаживать за мамой и младшей сестричкой, но далеко не все мы могли сделать, что требовалось. К тому же я часто болел. Малейшая простуда вызывала новые приступы астмы. Не хватало воздуха и спасали только кислородные подушки. Каждый очередной приступ мог стать последним.

Во многом нам помогали родственники. Особенно много для нас делала мима Хава. Хоть и сама она совсем ослабела от постоянного недоедания, а ее муж Аврум вообще не подымался с постели, она почти ежедневно приходила к нам, приносила что-нибудь варёное, кормила нас и уже беспомощную маму. Иногда, когда она не могла прийти к нам, мы ходили к ней и приносили от неё какую-то еду.

Помогала нам и молодая тётя Хавале, и ее муж Айзик, и мима Шейва. Но у всех у них были свои заботы, свои беды и они решили нанять нам няню. Вскоре к нам в дом пришла тётя Соня, пожилая еврейка неприятной внешности, у которой дурно пахло изо рта. Она еще задолго до начала голода приехала в Красилов откуда-то из Молдавии к своей старенькой маме, которая вскоре скончалась то ли от старости, то ли от голода.

Тётя Соня и стала хозяйкой в нашем доме. Она готовила супы из картофельных очисток и из трав, стирала, убирала и смотрела за нами. Говорила она с нами на идиш, на котором мы все говорили дома и который я учил в еврейской школе, но нам трудно было её понять из-за сильно выраженного литовского акцента.

Мы почему-то не взлюбили тётю Соню, не смотря на то, что она усердно трудилась и без устали хлопотала о нас и о маме. Помню, как я протестовал против того, чтобы она мыла мне голову. Я вырывался из ее рук, плакал и она была вынуждена применять ко мне силу. Тётя Соня была мне неприятна своей неопрятностью и тем, что от нее всегда несло чесноком. А главное - я не мог спокойно принимать ее ухаживания при живой маме, которую я теперь, когда она стала совсем беспомощной, еще больше любил.

Хоть мы и скрывали от неё своё отношение к тёте Соне и старались при маме не проявлять к ней неприязни, она обо всем догадывалась и от этого еще больше страдала.

Опубликовано 01.07.2020 в 19:29
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: