— Зайдите ко мне! — поманил меня пальцем начальник районного управления ГБ, когда я однажды пришёл на отметку в управление: ссыльные были обязаны каждую декаду отмечаться, т.е. собственной персоной удостоверять ГБ, что никуда не сбежали.
Признаться, от этого приглашения у меня спина сразу взмокла: я уже давно знал о существовании распоряжения Сталина.
— Садитесь! — любезно приглашает начальник.
Сажусь на стул, а про себя размышляю: сколько ещё лет придётся «просидеть»?..
— Как живётся, товарищ? — издали начал он, носивший отчество и фамилию великого украинского поэта.
— Ничего, отвечаю, — для жалоб оснований нет, хотя приходится работать в бесперспективном предприятии, и много работать…
Работал я главным бухгалтером в районном промкомбинате и квартировал в доме комбината, рядом с конторой.
— Встречаетесь ли вы со ссыльными?
— Только тогда, когда кто-нибудь из ссыльных обращается за чем-нибудь в комбинат. Но это бывает редко: к сожалению, комбинат зарекомендовал себя среди населения не с лучшей стороны, поэтому клиентов у него мало.
— Вот что: за полгода, что вы находитесь в нашем районе, мы убедились, что вы вполне советский человек… Мы хотели бы, чтобы вы почаще встречались со ссыльными и информировали нас о настроениях ссыльных… Вы дадите нам подписку, что не скроете от нас ничего, что услышите…
Было ясно, что мне предлагалась роль провокатора и свидетеля по переоформлению ссыльных на новые лагерные сроки.
— Вы предлагаете мне, если говорить на ясном русском языке, выполнять обязанности провокатора и доносчика: нарочито встречаться со ссыльными, втираться в их доверие, выведывать их настроения, пользуясь тем, что я тоже ссыльный и ко мне у ссыльных, естественно, больше доверия, чем к любому встречному… Нет, на роль провокатора я не способен!
— Зачем так грубо толковать моё предложение? Вы же советский человек! Неужели сообщение о контрреволюционных намерениях вы считаете доносом и провокацией?
— Если я случайно узнаю о действительно контрреволюционных намерениях кого-либо, я сочту себя обязанным немедленно прийти к вам и рассказать об этом, без всяких ваших поручений и подписок… Но вы хотите от меня другого, именно провокации по отношению к таким же обиженным, как я сам: вызывать людей на откровенный разговор и потом предать их… Нет! Такую деятельность я считаю подлой и никогда на это не пойду!
— Значит, отказываетесь?
— Категорически и навсегда!
— Ну, так сдохнешь тут! — от любезности к грубости и от «вы» к «ты» перешёл начальник, встав из-за стола.
Поднялся со стула и я.
— Ну что ж, видно, такова моя судьба. До сих пор я считал себя честным и порядочным человеком и не хочу на склоне своих лет стать подлецом и провокатором в своих собственных глазах…
На этом наш разговор с однофамильцем великого поэта и закончился. А через несколько дней, ранним утром, я был арестован и на грузовой машине отправлен в Кустанайскую тюрьму. Мне даже не дано было времени на сборку своих вещей: я только замкнул свою квартиру, оставив ключ у уборщицы конторы. Что я тогда чувствовал и о чём думал по дороге в тюрьму? Наверное, не о весёлом!
Свободное копирование
