— Немножко тесновато, куда я вас помещу, но вам придётся примириться с этим: ничего лучшего нет! — по-видимому, не без издёвки предупредил надзиратель, провожая меня вглубь бывших подвалов виноторговца Бауера.
Надзиратель хорошо знал, что арестованный не имеет возможности выбирать между «тесным» и «просторным». С момента ареста арестованный переставал быть человеком и превращался в вещь, с которой владелец мог делать всё, что ему было угодно.
Когда надзиратель открыл одну из дверей подвала, в проём двери ворвались клубы горячего пара, как из парной бани, через которые я не сразу разглядел, что скрывалось за ними, в глубине помещения. Но надзиратель быстро втолкнул меня вовнутрь и запер дверь на засов. Двигаться вперёд я не мог — ноги упёрлись во что-то. А когда пар осел, взору представилось нечто фантастическое: помещение было плотно забито истекающими потом голыми людьми, сидящими на полу, с подогнутыми к подбородку коленями, так плотно, что между ними, казалось, нельзя было и пальца просунуть… В неотапливаемой комнате, размером не более 16–18 квадратных метров, помещалось… шестьдесят человек! Они истекали потом от недостатка кислорода и спрессования голых тел! А голыми они стали добровольно, опыт сидки при многолюдии в тесноте показал, что одетый претерпевает еще бо́льшие мучения, чем голый… Вырытый из земли червяк или крот старается как можно скорее опять зарыться в землю, чтобы спасти себя. Человек, посаженный в каменный мешок, не может этого сделать, поэтому старается набраться терпения, чтобы пережить всё, что преподносит ему судьба.
Прислонившись спиной к двери и разглядывая своих новых товарищей по несчастью, я старался осмыслить и понять, что же такое происходит в нашей стране? А вид этих голых людей был поистине ужасающим: их тела были раскрашены всеми цветами радуги, с преобладанием чёрных и сине-красно-багровых, причудливее куперовских индейцев, с той лишь разницей, что индейцы добровольно сами себя раскрашивали, а сидящих здесь людей раскрасили, как оказалось, творцы новой жизни, нового мира, так называемые «следователи» НКВД… Было над чем подумать.
Перебегая взглядом с одного лица на другое, я обратил особое внимание на двоих «индейцев», лица которых показались мне знакомыми. Да и они, оглянувшись в мою сторону, сразу узнали меня и крикнули:
— Иван Яклич! — Снимайте скорее пальто и всю одежду и пробирайтесь к нам, как-нибудь мы здесь потеснимся…
Сняв пальто, толстовку и нижнюю сорочку, я запихнул всё это в сорочку и стал пробираться к своим знакомцам. Но оказалось, что сделать это не так-то просто: плотно сидящие арестованные старались ещё более сжаться, чтобы дать мне возможность переставлять ноги между ними, и всё же я не уверен, что никому не прищемил какой-нибудь части тела. Но в конце концов я очутился меж своих знакомых. Уложив свой «вещевой мешок», я уселся на него.
Но сделал ошибку: не снял брюк, в карманчике которых были мои часы, в результате чего не только брюки, но и механизм часов скоро пропитались потом настолько, что брюки можно было выжимать, а часы остановились, и все мои попытки запустить их вновь ни к чему не привели. Да, скоро я понял, что эта скученность и потогонность — один из многочисленных приёмов пытки, придуманных «следователями», чтобы сделать людей более сговорчивыми. Люди в буквальном смысле слова исходили пoтом, потом засыпали в изнеможении, клюя носом, временами теряли сознание и валились на соседей, часто задыхались в этой спёртой и парной атмосфере, начинали бормотать, а то и кричать:
— Воздуху! Воздуху!..
После долгих криков надзиратель чуть приоткрывал дверь в коридор, из которого врывался тот же испорченный, но холодный воздух, но даже и это было облегчением для узников: в помещении делалось несколько прохладнее, хотя бы и на короткое время…
Мои товарищи по обществу бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, Василий Иванович и Иван Семёнович, были арестованы несколькими неделями раньше меня и уже успели пройти многие стадии испытаний по пути к своей «Голгофе». Да, они были уверены, что их песня спета. Нечеловеческие пытки, применённые к ним «следователями», принудили их подписать протоколы, в которых они якобы «сознавались» в самых невероятных преступлениях против своего народа, какие только могла измыслить фантазия «следователей».
— Вы видите, — рассказывали они мне, — в каком мы виде? В нас перебито всё: и тело и душа! Нас подвергали самым чудовищным пыткам, какие нормальным человеком не могут быть представлены и воображением, как не может быть представлен и внутренний мир палачей, хладнокровно производивших эти истязания. И мы, чтобы избавиться от этих мук, подписали всё, что сочинили работники НКВД как наши якобы признания.
Ясно, что мы будем уничтожены на основании этих протоколов, но всё же это лучше, чем дать себя на дальнейшие пытки… Посмотрите, вон там сидит плотный человек, тело которого как будто отлито из чугуна? Это полковник бронетанковых войск Терлецкий… Его держали на «конвейере» (система беспрерывных длительных допросов), когда «допрашивающие» сменяют друг друга, а «допрашиваемым» остаётся одно и то же лицо двести десять часов подряд без перерыва! Его били и руками, и ногами, и всем, чем можно бить, принуждая подписать заранее заготовленный «следователем» протокол… Пока он, по его утверждению, не подписал, но что будет дальше, какие новые пытки для него будут придуманы, — угадать трудно. Сейчас ему дан некоторый «отдых»… Но разве при таких условиях возможно хоть чуть-чуть отдохнуть?.. Во всяком случае, едва ли он выйдет отсюда живым. Оставить такого свидетеля преступлений НКВД палачи не могут: протокол с его якобы «сознанием» они сами подпишут, а его уничтожат… Дорогой товарищ! Не давайте палачам изуродовать себя, подписывайте сразу любую глупость «следователей». Рано или поздно вы принуждены будете это сделать, но если вы сделаете это сразу — вы можете сохранить свою жизнь, а если будете сопротивляться — потеряете её, предварительно претерпев все муки, какие для вас придумают палачи…
Всё это говорилось полушёпотом и скороговоркой, чтобы быстрее проинформировать попавшего в беду товарища, и так, чтобы самим дополнительно не пострадать: ведь в каждую камеру «следователи» подсаживали осведомителей, так называемых «наседок», которые умели выводить цыплят и из каменных яиц…
