8.11.61.
Маша никогда не говорит нам с мамой неправду. Поэтому вчера меня очень расстроило и встревожило одно событие.
У Машки опять выскочили на ноге, выше колена, красные диатезные пятна. Значит, была нарушена диета, слопала что-нибудь неположенное.
Обедали они с мамой в молочной столовой на Большом проспекте.
Спрашиваю у Маши:
— Что вы ели?
— Сосиски.
— А горчицу ты случайно не ела?
— Ела.
— Кто же тебе дал?
— Мама.
— Мама?!!
Стучу в стенку, вызываю Элико.
— Не стучи... не надо... не зови, — мрачно говорит Машка. Понимаю, что сказала неправду.
Мама все-таки приходит. И приходит в негодование.
— Я? Тебе? Горчицу? Ты что выдумываешь?
Машка не смотрит на нее. Смотрит в землю.
— Нет, давала! Нет, давала!
И плачет при этом.
Что это? Попытка хоть в мечтах, хоть понарошку свернуть с проложенного родителями пути, “утвердить свое я”... Или шутка, которая вдруг поманила соблазном греха и вдруг так скверно для нее обернулась. Ведь плачет-то она от того, что сознает свое грехопадение. Ведь это, пожалуй, первая ложь в ее жизни. Именно ложь, а не выдумка, не фантазия. И клевета: “Мама давала...”
Замял этот разговор. Она сама все понимает. И сама себя казнит.
Свободное копирование
