25.10.61.
Папа исполнил обещание. Водил Машу в Ботанический.
Часа два бродили по осеннему саду. Собирали цветы — куриную слепоту. Искали шишки под странными, не известными ни Машке, ни мне хвойными деревьями (пинии, что ли?)...
Было уже поздно, я сказал Маше, что, наверное, сад уже закрылся, а если так, то нам, наверно, придется ночевать в саду. Выкопаем ямку, сделаем шалашик — и будем спать прямо на земле...
Она не испугалась, даже обрадовалась. Вероятно, я с аппетитом рисовал эту картину: шалашик, ямка (а не шалаш, яма). Не испугал ее даже холод, от которого она ежилась и сейчас, в шестом часу дня. Даже о маме, о том, как та будет беспокоиться, она не подумала.
Но калитка оказалась открытой, и мы пошли ночевать домой.
* * *
В Ботаническом саду была опьянена воздухом, тишиной, безлюдьем.
— Это лес? Папочка, это все-таки лес? А может быть, там, дальше, лес? Может быть, тут грибы есть?
Все время находилась в состоянии экстаза.
— Мы придем домой такие веселенькие! Да? Потому что шишечки нашли...
* * *
Эту ее вышеприведенную фразу я там же, в саду, записал на клочке бумаги. Машка уже понимает (поняла), что я записываю ее интересные словечки и речения.
— Записал? — говорит. — Пиши дальше...
И что-то мне диктует. Кажется: “Придем домой веселенькие...”
Я вспыхнул, даже рассердился.
— Ты что же — думаешь, что я каждое твое слово записываю?
Это ужасно, если она будет “играть на публику”. Надо ловчее маскироваться. Делать, например, в ее присутствии записи не только после ее “высказываний”.
* * *
Утром мама нашла в холодильнике банку из-под сгущенного какао. Наскребла несколько ложек, заварила и пьет.
Машка видела и спрашивает:
— А мне?
— Детям нельзя. Это какао очень давно стояло и, может быть, испортилось. Невкусно и вредно.
— Да? Невкусно? А почему же ты его пьешь, бедная мамочка?
Мама говорит, что в этих словах было столько иронии, что она не выдержала и громко рассмеялась.
— Тебе смешно, а мне плакать хочется, — сказала Машка с той же уничтожающей иронией.
Свободное копирование
