7.8.61.
Второго вечером я повел Машку на море, хотел показать ей небывалой красоты закат. Но пришли поздно, уже не было этого малинового полудиска и малиновой гармоники-дорожки на стальной, перламутровой водной глади...
Впрочем, Машка была вознаграждена. В отдалении, на пляже, слышалась музыка, шумела большая толпа. Мы пошли туда.
Зрелище вообще-то довольно жалкое. Отдыхающие из соседнего санатория, затейник или культурник с аккордеоном. Танцуют вальс, медленный фокстрот, играют в “подвижные игры”.
Машка стоит и смотрит. Глазенки ее сияют. Для нее это сказочный бал.
Пора уходить. Уже темнеет. Повеяло прохладой.
— Папочка! Ну прошу тебя! Ну совсем немножечко еще!..
8.8.61.
Плакала Машка, плакала, ныла, ныла: “Хочу в Ленинград!” — и вдруг выясняется, что уезжать ей отсюда вовсе не хочется.
Проснулась вчера у меня на балконе и говорит:
— Я привыкла. Почему это так: в Ленинграде поживешь не хочется оттуда уезжать, здесь поживешь — отсюда не хочется. Правда, папа, почему это так?
* * *
А нам тем временем и вправду надо собираться. Вчера папа и мама ходили в Майори, заказали на сегодня такси.
Вечером отбываем.
* * *
Задала мне вчера загадку. Идем на вокзал за газетами. Маша говорит:
— Помнишь, как мы в Комарове у вокзала кобылу нашли?
— Какую кобылу?
— Ну, кобылу нашли. Что ты — не помнишь?
— На вокзале?
— Не на вокзале, а у вокзала.
— Настоящую?
— Да, настоящую.
— Палочку, может быть? Прутик? Мы играли, что это лошадь?
— Да нет, настоящую кобылу.
— Кобыла, Маша, — это лошадь. Лошадь-мама, лошадь-женщина.
— Ломаную мы нашли.
И тут меня осенило.
— Подкову! Подкову, Машенька, а не кобылу!
— Да, да! Подкову!
Такое с ней нередко бывает.
Свободное копирование
