30 марта 1992
Понедельник
Театр. Губенко нагнал вчера полтеатра журналистов, телевидение. В зале транспарант «Позор родителю, предавшему, а теперь продавшему». После спектакля загорелись мощные осветительные приборы. Н. Н. и Л. А. со сцены давали интервью. О чем — не знаю, вернее, о чем — знаю, но что говорили конкретно — не ведаю. У меня была своя нечаянная радость. Перед спектаклем меня вызвал шеф и приказал петь с Володей «Баньку». «Ты у кого работаешь?! А то ведь скажут — он сказал и ты не поешь». — «Я не в форме, у меня нездоров голос, я опозорюсь». — «Твоя природная музыкальность не даст тебе опозориться… Иди готовься!»
И Бог меня спас!! Я так не пел с Володиной фонограммой никогда, так хорошо, чисто, разнообразно.
Лунева сказала, что это шок, от этого можно сойти с ума.
Клевретка Филатовых Катька: «Как это здорово, почему раньше этого не было?» — «Губенко запрещал, снял, не хотел…»
Штейнрайх: «Это потрясающе!»
Так что у меня были радости свои на сцене, в финале.
Губенко: «Мне сказали, что в интервью „Таймс“ он сказал, что для Губенко и Филатова этот спектакль последний. Если он примет такое решение после спектакля, его секретарша должна передать мне его письменное распоряжение. Ты с ним общаешься — для него будет это тяжелое решение». — «А что ты не поговоришь с ним?» — «Пусть вызовет, он руководитель, вызовет — поговорим».
После спектакля заливалась Шацкая: «Во, мне запретили завтра играть, ребята, я завтра не играю!»
Николаю сказал я, что про Филатова, про его отстранение, слышу я впервые.
Николай: «Так мне сказали, я пользуюсь только слухами». По поводу портрета, усмехаясь: «На моем месте висишь» — и еще что-то.
А перед спектаклем возбужденная, с раздутыми ноздрями воинственно-ликующая Габец, Прозоровский, говорящий мне комплименты о «Мизантропе»: «Как жаль, что ты не играешь эту роль».
Когда Катя-клевретка говорила: «Неужели вы не будете вместе?» — проходящий Филатов: «Кому ты говоришь, он этого никогда не поймет». А говорил я про то, что Любимов месяц ждал, пока они извинятся или найдут возможность объясниться каким-то образом… Неужели, действительно, им хочется отцеубийцами быть?!
В кабинете Любимова перед спектаклем, войдя туда с Н. Высоцким, я застал А. Минкина. «Не надо скандала, ради Бога, театр полон журналистов!»
Накануне я видел Губенко во сне. Что-то он мне недоброе говорил про меня на Алтае, будучи уже без чинов, а я ему в ответ: «А-а… так вот ты как раскрылся, не смог удержать… Ах ты …твою мать!» — с чем и проснулся.
А перед этим мне снился сон, что все то замечательное, про что мне говорил Дьяченко Боря о Павле I, было во сне. Очнулся в ужасе, почти в слезах от жалости… Нет, это Боря говорил мне наяву, по телефону, и, более того, это мной как-то записано… И улыбнулся я счастью своему и успокоился.
Смирнов: «Как они… разбавили тобой начальство».
Губенко вчера заявил, что он придет играть, а Любимов обещал выставить людей, которые его не пустят в театр. Итак мы на грани гражданской потасовки. Интересно, чем кончится… Нет, вроде бы мой портрет еще не изрезан, не испохаблен, на нем еще не написано «Иуда» или «Брут».
Свободное копирование
