8 января 1968
Вчера — длинный, непонятный, запутанный спор-разговор с Можаевым о понимании образа Фомича.
Он ни во что не верит, все знает, его много раз надували. Правды нет, она где-то в лесу заблудилась, или в поле, в грязи застряла.
Если он ни во что не верит, не верит в правду ни райкомовскую, ни в высшую какую-то справедливость, почему он сам действует и живет по справедливости и даже, к тому же, весело. Почему же после прочтения хочется жить, становится легко на сердце от присутствия в жизни таких людей. Разве может быть симпатичен ни во что не верящий, разве захочется ему подражать и жить по его примеру и т. д. и т. д.
Полдня затратил на разговоры, я выпил 8 бутылок пива, накурился до одури.
Сегодня еду в Ленинград и 4 ночи проведу в «Стреле».
Что он, Кузькин-то, девочка обманутая, что ль, та, что после первого мужика, порвав с ним, поняла, что любви на свете нет.
9 января 1968
Ленинград.
Последние объекты «Интервенции». Грустно. «Банк» смотрел — скучно, мною всего и нет ничего. Как-то смонтируется?
10 января 1968
На перекладных.
Хочется писать и писать то, главное. Странное дело, я раньше заставлял себя думать о нем, садиться, как неохота и пытаться что-то изобразить. А сейчас — дорваться бы только. Прочитал «Про Таньку» Веня, ему жутко понравилось, поздравлял, хвалил. Жене его понравилось меньше и все-таки «Старики» они считают «камнем».
Шеф в больнице, ему вырезали грыжу, где он ее нажил? Чего я молол Юле про какую-то царственность ее, про умение прощать и т. д., что со мной делается, как выпью, так такое загибаю, хоть записывай.
Хочется достать Евангелие или Библию. Кажется, станет легче жить.
Свободное копирование
