Я должна была раньше сказать о приезде двух братьев князей Чарторижских[1]. Они, к несчастью, играли слишком заметную роль, чтобы не упомянуть о них в моих записках. Они часто бывали у меня. Старший — ограничен и молчалив; он выделяется своим серьезным лицом и выразительными глазами: это — лицо, способное возбудить страсть. Младший живой, оживленный, очень напоминает француза. Великий князь Александр сначала очень привязался к ним. Через несколько месяцев после их приезда они были назначены камер-юнкерами. Императрица их отличала ради их отца, заметного человека в его отечестве. Поляк в душе, он не мог хорошо относиться к нам. Ее величество хотела покорить его, обходясь хорошо с его детьми.
Двор переехал в Царское Село. Великие княгини сближались все больше и больше между собою. Их дружба ничем еще не отражалась на отношениях великой княгини Елисаветы ко мне; напротив, она даже желала, чтобы ее невестка подружилась со мной, но это было невозможно. Характер великого князя Константина не позволял мне сблизиться с его женой, а полнейшая противоположность, которую я находила между ней и моим ангелом, великой княгиней Елисаветой, не могла меня поощрить к этому.
Великий князь Александр все теснее сближался с князьями Чарторижскими и с другом старшего — молодым графом Строгоновым. Он не расставался с ними. Общество окружавших его молодых людей привело его к связям, достойным осуждения. Князь Адам Чарторижский, особенно поощренный дружбою великого князя и приближенный к великой княгине Елисавете, не мог смотреть на нее, не испытывая чувства, которое начала нравственности, благодарность и уважение должны бы были погасить в самом зародыше.
Свободное копирование
