А за это время у меня произошло два важных события.
Мои родители не верили в мою затею с отъездом в Советский Союз, их единственным желанием было выдать меня замуж.
Кандидатур в женихи хватало, но я уже повзрослела, и родители были вынуждены считаться с моим мнением.
Случилось так, что к нам приехал дальний родственник, которого я не знала, молодой парень, на три-четыре года старше меня, влюбился в меня, как только может влюбиться молодой парень, и тут же сделал мне предложение. Я ему рассказала про себя, объяснила, что у меня совсем другие планы, я должна достичь того, что день и ночь вижу во сне, и надеюсь, что моя мечта осуществиться. Я обещала ему, что если ничего не выйдет с моим отъездом, тогда из всех кандидатов в женихи «ты для меня самый подходящий человек». Он настоял, чтобы мы обручились, и родители тоже этого хотели, обещал, что не будет меня беспокоить, а будет ждать, пока я сама найду нужным вступить с ним в брак, просил только об одном – разрешить ему приезжать ко мне время от времени.
Слава богу, ко мне больше не стали приводить женихов на показ,
в честное слово моего «жениха» я верила, и родители мои успокоились. Я провела серьезную беседу с отцом: «Знайте,- сказала, - что если прибудет мне вызов от Ромы, я все бросаю и уезжаю». Подарки, которые мне жених делал, я хранила, чтобы, в случае моего отъезда, тут же все ему вернуть.
В это же время, однажды, когда я приехала в Теханов, мои подруги рассказали мне интересную историю. К одной из наших подруг вернулся брат из тюрьмы, где он просидел 8 лет. Его звали Зигмунд. Мы все знали, что брат у этой подруги сидит в тюрьме и что семья всегда плакала при встрече с нами, и вот этот брат вернулся из тюрьмы.
История Зигмунда такова, что стоит ее рассказать. Ему было 20 лет, когда его призвали в армию. Но он дезертировал, как и мой дядя Рома, его схватили, и военный трибунал приговорил его к расстрелу. Когда он стоял с привязанными к дереву руками, мимо проезжал генерал со своею свитой. Узнав, за что парень присужден к расстрелу, генерал сказал, давайте мы ему заменим расстрел на 10 лет тюрьмы, авось этот юнец поумнеет там, ну как?- Обратился он к Зигмунду, - согласен «герой на 10 лет тюрьмы или расстрел? Зигмунд тут же ответил: «Стреляйте!» Но генерал сказал: «не спеши, подумай хорошенько, а потом ответь». Конечно, Зигмунд согласился, ему было тогда 20 лет.
Вышел он из тюрьмы раньше срока на два года – по амнистии. Мне рассказали, что он нигде не появляется, и что он уже почти год дома, но никто, кроме родственников и домашних, его не видел. Когда к ним кто-нибудь заходит, он тут же закрывается у себя в комнате. Мои подруги начали меня уговаривать пойти к ним в гости. Его сестра просила, чтобы я обязательно пришла.
Когда мы целой компанией зашли в дом, он как раз сидел за ужином, но поужинав, извинился и удалился к себе в комнату. Мы балагурили, пели под граммофон и уже собирались уходить, его сестра одними глазами попросила меня постучать к нему и пригласить его погулять, почему-то они поверили в мои «чары».
Я смело постучала в дверь, и он мне сказал: «Прошу!» Он стоял у окна и смотрел на улицу, я тоже подошла к окну, через минуту я ему говорю: «Зигмунд, какой красивый вид у Вас из окна. Вечер очень теплый, мы всей кампанией идем гулять и просим Вас пойти с нами». Он слабо пытался возразить, но я ему не дала опомниться и сказала, что хочу показать ему очень красивый уголок недалеко от их дома. «Смотрите в окно, все уже вышли и ждут нас». Ему уже некуда было деваться, он попросил меня подождать, пока переоденется. Я пошла к выходу и попала в объятия его родных. Компании своей я махнула через окно рукой, показывая, чтобы они пошли вперед. Мы долго гуляли почти вдвоем с Зигмундом, подруги шли кто впереди, кто сзади нас. Затеялся интересный разговор, совсем на отвлеченные темы. Никаких личных вопросов, касательно его прошлого я ему не задавала, позже, когда мы уже были влюблены друг в друга, он мне сказал, что оценил мою деликатность. Я сразу почувствовала в нем совсем другого человека, не имеющего ничего общего с теми, с которыми я встречалась до него, мы договорились на завтра поехать на велосипедную прогулку. Ему было в то время уже 28-29 лет, сестра и мать его боготворили меня за то, что я сумела вывести его из оцепенения. Он стал держать себя по-другому дома, начал интересоваться возможностями работы, знакомиться, можно сказать, с окружающим миром.
Чем больше шло время, тем больше нас влекло друг к другу, он часто ко мне приезжал, и мы встречались в предместье нашего городка, а в пятницу я уже не участвовала в наших семейных концертах, мчалась за 20 километров в Теханов к Зигмунду.
Зигмунд всегда встречал меня на полдороги на велосипеде. Мы вместе доезжали до города. Он привык к нашей компании, уже не сторонился. Я только одно у своих подруг просила – не задавайте ему никаких вопросов, о его прошлом. С каждым днем мы сильнее чувствовали, как тяжело нам расставаться друг с другом, я поведала ему обо всем, что со мной случилось, опять с увлечением начала играть на скрипке и рассказала ему, что жду вызова из Советского Союза. К тому времени мы уже открыто говорили о нашей любви, я уже не могла себе представить, что мы расстанемся в случае получения вызова.
Но я еще не знала и не понимала того, что знал и понимал он. Зигмунд был уже зрелый мужчина и знал, что может произойти, старался держать себя в руках, говорил, что в ответе за меня.
Мы стали реже встречаться вдвоем - только в компании. Вначале это было незаметно, но потом я заметила какое-то изменение в отношении его ко мне. Бывало, что он смотрит на меня, но как только я посмотрю в его сторону, он отводит глаза. Я воспринимала это как его измену, поделилась со своей лучшей подругой , своими переживаниями. Она заверила меня, что Зигмунд все дни и ночи думает обо мне, и сказала: «со временем ты убедишься в этом. Не терзай себя сомнениями». Но я страдала, ждала, что он сделает мне предложение, но он почему-то охладел ко мне. Часто он говорил: «если бы ты в самом деле могла уехать в Советский Союз – это было бы счастье для нас обоих». Но и в этих его словах я усматривала измену.
