Когда я после третьего заезда возвратился из лагеря, отец уже был дома. Он рассказал, что принял уже МТС (машино-тракторную станцию) в Овидиополе. За неделю - максимум полторы мы должны собраться и уехать. Конечно, речи о начале занятий быть не могло. Я забрал в школе документы, со мной рассчитались за работу в лагере физкультурником. Отец на работе заказал два больших ящика для вещей, которые мы должны были отправить малой скоростью.
Я обратил внимание, что он вечером начал уходить из дома, а приходить утром. Когда мои вопросительные взгляды ему стало встречать тяжело, он мне сказал, что решил жениться на Тимофеевне, которая работала в артели начальником охраны. Я очень уважал её. Мало того, что она была красива как женщина, она была очень добрая, часто нам помогала в работе советами и делами, в особенности когда отец расстался с Тамарой.
- Да, это прекрасно, — сказал я, — но она ведь замужем. У неё есть дочь Катя, я с ней знаком. Как она на это посмотрит?
- Тимофеевна согласна. Она сказала, что она Катю уговорит, — ответил отец.
- Тогда хорошо. Аллушка с Тимофеевной очень хорошо подружились, — сказал я отцу и больше на эту тему не говорили.
Когда привезли ящики, мы с отцом начали их загружать вещами, чтобы определить, что куда будет уложено, и что вообще мы возьмём. Несколько раз к нам приходила Тимофеевна. Один раз зашла Катя. Попили чай.
Я сделал надписи на ящиках для отправки их малой скоростью в Одессу. Отец формально был ещё председателем артели, а бразды правления перешли уже к его заместителю Ларионову или, как мы его называли, Лариосику. Он с отцом проработал почти год на должности заместителя председателя артели. Как заместитель он честно выполнял поручения председателя, не внося никаких поправок или вариантов выполнения заданий или поручений. Очень было смешно наблюдать за ними, когда они стояли вместе и разговаривали: отец ростом два с гаком, Ларионов ростом чуть более сидячей собаки. Но они работали до самого последнего дня, отец не сдавал артель заместителю. Он ему не доверял и не верил в его искренность.
У нас оставалась в подвале картошка, мешков пять-шесть. Утром отец взял лошадку, мы погрузили картофель на подводу и повезли на сенной рынок. Здесь я был как у себя дома. Я знал куда ехать, где остановиться, чтобы выгодней продать овощи. Здесь отец выполнял все мои указания, и мне было лестно. Я определил цену, с которой отец сразу согласился. Образовалась очередь. Я набирал вёдра с картофелем и высыпал в корзины покупателям, отец принимал деньги. Через час мы вместе на повозке ехали домой, вспоминая нашу торговлю и подтрунивая друг над другом. Нам осталось только отвезти на железнодорожную грузовую станцию ящики с вещами. Мы остановились около нашего дома, а отец на повозке поехал к артели, чтобы подписать передаточные документы, так как утром мы решили уехать. Я ждал около часа, отец не приходил. Я пошёл в артель и был свидетелем очень неприятной сцены. В кабинете председателя артели за столом сидел Ларионов. В кабинете был главный инженер Метелёв, парторг Григорий Полищук, главный бухгалтер с документами о сдаче-приёмке артели. Отец при всех разносил Ларионова, который после того, как отец подписал документ о сдачи артели, заявил отцу, что лошадь для вывозки ящиков с вещами он не даст, так как она ему нужна. Отца это ошеломило. Это заявление было сделано при всём правлении артели, с которым отец возродил артель, выполняя заказ фронта. Конечно, отец сорвался, он высказал при всём правлении своё мнение о Ларионове, всё, что о нём думал, не стесняясь в выражениях. В заключение он сказал:
- То, что ты мудак, в этом никто не сомневается. Я всё равно возьму лошадь и телегу, хоть вызывай милицию или управляющего промкооперации, или чёрта или дьявола! Если будешь приставать, то я тебе набью морду. — Затем обратившись ко мне сказал, как будто ничего не произошло: — Пойдём, сын!
- Он вышел из конторы артели, мы сели на возок и поехали к дому. Там уже стояло несколько рабочих, которые помогли нам погрузить ящики, и мы с отцом отправились их сдавать.
Когда мы приехали, Гриша Полищук рассказал мне об этом конфликте полностью.
К утру три чемодана и один узел были готовы к транспортировке. Утром мы с отцом отправились на вокзал, куда четыре года назад приехали, где нас приютили в тяжёлое время. Ехали мы почему-то не рейсовым поездом, а в каком-то пассажирском вагоне, подсоединенном к товарному составу.
В Казани наш вагон был подсоединён к рейсовому поезду. В этом поезде мы доехали до Москвы.
В Москве у нас была пересадка. Мы переехали на Киевский вокзал. Переезжали троллейбусами. Это был тихий ужас. В несколько троллейбусов мы не могли втиснуться с вещами, затем втиснулись, и наши вещи оказались в разных концах салона. Мы вздохнули спокойно, когда вышли из троллейбуса на вокзале.
Зашли в зал ожидания. Отец велел мне посидеть с вещами, а сам ушёл компостировать билеты. Ждать мне долго его не пришлось. Он пришёл в сопровождении женщины. Это была жена маминого брата, о которой я знал, но не был знаком. Она работала в парикмахерской вокзала. Благодаря тёте Лизе, так звали тётю, отцу удалось так быстро закомпостировать билеты.
Через час мы покинули Москву и ехали к Одессе. В то время одесский поезд в Киев не заезжал. Поезд шёл через Бахмач. Ехали мы в общем вагоне. Нам удалось захватить одну полку, и мы сумели по очереди в дороге немного поспать. Вагон был загружен в основном крестьянами, которые ехали на юг с продуктами, чтобы выменять их на какие-нибудь вещи. За окном вагона пробегали разрушенные станционные постройки, элеваторы, склады. Кое-где уже начались восстановительные строительные работы. Через двое суток мы въехали в Одессу. Старый вокзал был полностью разрушен. Несколько перронов были расчищены и принимали поезда. Многие пассажирские поезда разгружались на сортировочной станции. Мы вышли с перрона в город. Прошли вдоль насухо сложенного забора, за которым скрывалась груда разрушенных стен и конструкций старого вокзала. Подошли к трамвайной остановке. Убедились, что в трамвай нам не сесть с вещами. Отец подозвал тачечника и договорился, чтобы он подвёз вещи по указанному адресу. Мы пошли за ним. Через четверть часа мы были на улице Преображенской, угол Большой Арнаутской. Так закончился наш исход. Не вернулась только мать, которая осталась покоиться в ширяевской земле. Мы вернулись уже взрослыми людьми, познавшими лишения, жертвы, ужас войны и радость Победы. Мы вернулись домой, вернулись строить жизнь достойную, осмысленную, приносящую радость.
